Апокриф. Давид из Назарета. Рене Манзор

по дорогам Галилеи?

      Неожиданный толчок отвлек Марию от ее мыслей.

      Земля ушла из-под копыт ее лошади, словно обрушившаяся лавина. Внезапно дорога, по которой они ехали, исчезла. Лишь благодаря самообладанию Шимона Мария не сорвалась в пропасть. Он подхватил на лету поводья ее лошади, пришпорил свою и, несмотря на шквал камешков, вытянул ее на твердую землю.

      – Нам следует остановиться! – прокричал зелот, спешиваясь.

      – Нет! – прорычала Мария. – Только после того, как мы найдем Давида!

      – И где же ты рассчитываешь его найти? На дне этой пропасти? Мы уже и в двух шагах ничего не видим. Лошади выбились из сил! Что мы без них будем делать?

      Продиктованные здравым смыслом слова были обезоруживающими.

      – Одумайся, сестричка! Давид или ушел до бури, и тогда он уже празднует Пасху в Иерусалиме, или же он укрылся в одной из этих пещер.

      Глядя туда, куда указывал Шимон, Мария начала различать сквозь тучи песка призрачные контуры кумранских скал.

      – Если он остановился где-то поблизости, он выйдет из своего укрытия, как только буря утихнет, точно так же, как и мы, – добавил он.

      Мария мгновение смотрела на него, а потом спрыгнула с лошади.

      Пещера, в которую они забрались, была достаточно большой, чтобы они смогли расположиться здесь вместе со своими лошадьми. Несколько кустов лебеды, пробивающихся местами, оказались вполне пригодным кормом для лошадей. Шимон перешагнул через скелеты животных, разбросанные по всей пещере, и стал осматривать ее в поисках сухого дерева, чтобы разжечь костер.

      Мария разгрузила лошадей и дала им напиться. Ее видимое спокойствие резко контрастировало с паникой, охватывавшей ее еще несколько минут назад. Она развязала перекидной мешок, привязанный к седлу, и достала из него небольшой свиток материи, с которым никогда не расставалась. Она аккуратно развернула его и стала разглядывать портрет, который был на нем нарисован. Это было изображение Давида в день его тринадцатилетия в одежде для бар-мицвы, с надписью Давид бен Иешуа[16]. Она присела в уголке пещеры и начала истово молиться, не отводя глаз от портрета.

      Боже, что с Давидом?

      Прикрыв глаза, она снова пыталась воспроизвести картинки своего сна, все время спрашивая себя, был ли этот кошмар сном.

      Шимон посматривал на нее, раздувая огонь, который ему удалось разжечь. Застывшая тревога на лице невестки не давала ему покоя. Он не знал, как ему вести себя с ней. Нужно было что-то предпринять, чтобы она не оставалась в таком мрачном состоянии духа.

      – Пока мы здесь мерзнем, Давид греется в одном из борделей Святого города, – брякнул Шимон, подбрасывая хворост в костер.

      Мария, насупившись, повернулась к нему, затем снова свернула материю с портретом сына и аккуратно положила ее в мешок.

      – А ты что думаешь? – продолжал Зелот. – Что он на всю жизнь останется девственником? Нет ничего лучше иудейского праздника, чтобы расстаться с девственностью. Я, например, расстался

16

Давид, сын Иешуа.