Между молотом и наковальней. Кристина Александровна Струк

мужество, стыд, отврaщение и, нaконец, злое отчaяние – вот рычaги, которыми можно рaзрушить все нa земле», – сказал Кропоткин. И он был прав.

      Ты даешь мне силы. Не только верить в себя, но и поистине бороться. Вместе мы сможем все. Я люблю тебя, моя девочка.

      Меня заносит воспоминаниями на мой второй курс. Зимний холод пробивается в каждую клетку моего тела, сквозь замок демисезонной куртки (у меня, как и у большинства стоящих рядом со мной студентов, нет денег на пуховик), сквозь тонкую шапку, пальцы леденеют и становятся бездвижными, держа транспарант, который гласит «Вимагаємо гідної стипендії». Но требование на плакате никак не отобразит душевных воплей, постоянного счета в голове, в котором фиксируется каждая потраченная копейка, в обратном порядке, из расхода «Сколько мне осталось до стипендии?». Я чувствую себя лишней, ведь у меня есть работа, но вспоминая, как она отвлекает меня от учёбы, как я устаю и как туго тем ребятам, что из бедных семей, без поддержки родителей, на работах, где им платят гроши, моя злоба растёт. В моей голове всплывают аргументы из разряда: «Не хватает денег – идите работать?», «А зачем вам тогда родители?», «А на что вы денег ещё хотите?», это всё от лукавого, от общего демона-государства, это такая проверка чтоль, нас проверяют на прочность? Готовят к будущим жизненным трудностям? К чему всё это? Нет денег в казне? А их и не будет!

      Потому, что люди перестали играть по-честному. Сотрудники потенциальные ищут работу с зарплатой в конверте. Они не верят государству и не хотят делиться заработанным в виде налогов. Они не верят в пенсию, ибо, имея приличную зарплату, знают, что выйдут на пенсию и будут получать гроши. И, ввиду продолжительности и, прежде всего, качества жизни, они знают, что всё, что оплатили они как честные налогоплательщики, они не получат, лишь часть, а остаток кто-то «важный и большой» купит себе машину/ квартиру / слетает в тёплые края…

      Вот мы и стоим здесь, под мокрым снегом, во имя тех, кто умер, как голодные побитые собачонки, вымаливая подачку. Так, я уверена, они видят нас. Потешаются в своих кабинетах, потягивая пятидесятилетний виски из хрустального бокала, зашлют нам молодчика с высокопарными речами, обещаниями и напускным сопереживанием и разойдемся мы по своим убогим общагам, жареный картофель уплетать.

      Ну уж нет! Не дождётесь!

      В этом и проблема наших сограждан: мы слишком долго терпим, срываемся, потом устраиваем бунт и дебош, нам обещают изменения, и мы идём жить дальше, утешив себя: «Ну нам же пообещали, мы же им устроили тут, они нас явно боятся!». Не боятся. Тянут время, находят уйму отговорок, дотягивая до момента, когда кто-то смирится, кто-то утратит веру, а самая малость будет копить злость и дальше, пока не случится рецидив. Круг замыкается, история повторяется.

      Я смотрела на свои промокшие в дермантиновых берцах ноги и в очередной раз достала сигарету, создававшую в моих лёгких иллюзию обогрева.