Лесовичка. Лидия Чарская

алой как кровь. Масса бус, лент и всевозможных металлических украшений звенела на ее смуглой шее. Весь наряд был ярок, пестр и криклив. Но лицо хранило выражение угрюмого недовольства.

      – Ну, и нарядили же тебя! Господи Боже мой! Совсем-совсем эфиопская царица!.. Но наряд-то нарядом, а отчего же волосы-то распустила? В бане, что ли, была?

      – Господи Боже мой! И чего это они тебя в чучело преобразили? – снова зазвенел голос.

      Ксаня подняла голову.

      Оседлав толстый сук развесистой ивы, весь укрытый ее зелеными ветвями, сидел Виктор.

      – Фу-ты! Ну-ты! Ножки гнуты! – отфыркивался мальчик, – да выйди ты в таком виде на улицу, тебя первый бык забодает.

      – Вот и я то же думаю! – угрюмо вымолвила Ксаня.

      – Так скинь это тряпье! Ведь в глазах рябит на тебя глядючи, – не унимался мальчик.

      – То-то скинь, а графиня? Она с меня картину пишет в этом тряпье! Это еще что! Цветами всю закидает и заставит сидеть, не двигаясь, часа два. Разве весело? Ей может быть, а мне нет. Она себе мажет кистью по полотну: раз, два, раз, два. А я сиди, как угорелая кошка, глаза выпуча! Эх-ма! И так каждый день!.. В этом-то тряпье еще ничего, хоть свободно, руками, ногами дрыгаешь. Но когда мамзеля эта самая в корсет меня затянет, вот тут уж совсем беда. Дышать нечем. А тут еще сиди, глаза выпуча, корча барышню… Не могу я! – с отчаянием заключила она.

      – Не могу, это легче всего сказать. Не могу, а я могу! – острил Витя. – А ты придумай как бы «могу» научиться.

      – Убегу я! – сурово шепнули губы Ксани.

      – Куда?

      – В лес.

      – Б-э-э!.. Тебя Норов быстро снова сюда приведет. При моем отце у него с графом-то разговор был. Они с графом условились насчет тебя, чтобы ты, значит, в полное владение к ним, к графам, поступила. Вернет тебя Норов, как пить дать. И еще за косы оттаскает. Помяни мое слово.

      – Не посмеет! – хмуро проронила Ксаня.

      – Да что тебе худо у графов, что ли? Плюнь на все… Забудь и привыкнешь. А что тебе от Митридаты Пафнутьевны да от злючек-графинят проходу нет – так это пустяк. Графиня в тебе души не чает. Наталья Денисовна тоже. Ешь ты вкусно, пьешь сладко, чего тебе еще?

      – В лес бы мне, Викторенька!

      – Эк, заладила!.. В лес да в лес!.. По колотушкам соскучилась, что ли, глупая?

      – Душно мне здесь… Там вольно… Зелень… – простор… Птицы поют… Солнышко прячется, словно в жмурки играет… Дятел тук да тук… А горленка-то!.. Кажется, и сейчас слышу!.. Смолой пахнет и медом… Мох под ногами, ветки похрустывают… Ой, хорошо! Так хорошо-то, что будто сердце…

      – Ксения! Ксения! Где вы будете, сударыня вы моя… Хоть бы ноги пощадили чужие, матушка. Убегаете ровно дикая какая, а графиня беспокоится, искать приказали. Вот наказание-то Божеское!

      И между спешно раздвинутыми кустами показалось раскрасневшееся лицо Василисы.

      Едва только ее тучная фигура появилась среди зелени малинника, как неожиданно неистово гаркнула над головой ее ворона.

      Василиса задрожала с головы до ног. Она была суеверна до смешного, верила не только в приметы, но и во всякую