Город Баранов. Николай Николаевич Наседкин

закурит?

      Лена почему-то виновато улыбнулась и смущённо призналась:

      – Я не курю, что вы!

      Гм… Я сразу сменил тон: передо мной действительно стояла нормальная девушка – это я понял потасканным своим сердцем сразу.

      – Вас зовут – Лена? А меня – Вадим. У вас есть ещё от обеда десяток минут? Может, подышите солнцем, пока я буду травить свои лёгкие?

      – Подышать солнцем? – улыбнулась чудесно она. – Так только поэт сказать может…

      Вот так да!

      – Поэт? Вы знаете, что я пишу стихи? – вскричал невольно я, пропуская её вперёд на простор летнего приморского дня.

      Мы пошли вниз, к Артиллерийской бухте. Лена обернула ко мне лицо, нараспев начала:

      Как много может человек,

      Когда он полюбил…

      Батюшки светы! Сердце моё облилось кипящим бальзамом. Я вскрикнул, прервал:

      – Так вы видели мою подборку в «Парусе»?

      – Ещё бы! Мне очень-очень понравились ваши стихи! – И вдруг она, странно глянув на меня, выдала. – Я знала, что вы опять приедете на практику, ждала…

      Не успел я как-нибудь чего-нибудь ответить, как она добавила:

      – Я ещё в прошлом году все-все ваши статьи читала, все до единой…

      Я, конечно, от всего этого обалдел, невольно сам себя шибко зауважал. И, уж разумеется, сразу почувствовал к Елене влеченье – род недуга. А когда я узнал-услышал, что она тоже пишет стихи, и у неё тоже только-только случилась первая публикация серьёзная и тоже в «Молодой гвардии» – я и вовсе закипел, потерял голову.

      В тот же день Лена, когда я подписал уже заранее припасённый ею экземпляр моего «Паруса», подарила мне сборник «Ранний рассвет» со своим стихотворением, написанным ещё в шестнадцать лет. Предисловие к сборнику и комментарии написал, между прочим, тот самый публичный знаменитый поэт, на которого сочинил я ещё в Сибири поэму-пародию. Но когда я прочёл его напутствие, адресованное лично Лене, я многое простил этому эстрадному попрыгунчику-старперу – «Я верю тебе, Лена!..» Видать, и этого старого фигляра тронули поэтические откровения севастопольской девочки:

      Бродит что-то непонятное,

      Чуть разгульное во мне –

      Дали-шири необъятные

      Часто вижу я во сне.

      Часто снятся ветры буйные

      И кочевника стрела,

      Реки звонко-чистоструйные,

      В вышине полёт орла.

      И над степями ковыльными

      Золотым щитом луна,

      И объятья чьи-то сильные,

      Кубки пенного вина,

      Кони лёгкие, горячие

      Часто-часто снятся мне.

      Оттого-то, верно, плачу я

      И смеюсь порой во сне.

      Сейчас, уже, можно сказать, итожа жизнь, я более всего не перестаю удивляться двум вещам в своей Судьбе: во-первых, когда меня не любят, то есть когда вдруг не отвечает мне взаимностью красавица, которая понравилась мне; и, во-вторых, ещё более поражался я и изумлялся,