Осударева дорога (сборник). Михаил Пришвин

и ложку. Вот садись здесь, а я сейчас все принесу.

      Зуек сел на длинную белую струганую лавку за длинным во весь барак столом. По ту сторону узкого стола тоже люди сидели. Везде от щей пар поднимался.

      Не обошлось без того, что какой-то, проходя, потянул его больно сзади за пискун-волос и хотел было вытащить из-за стола. И заставивший крутиться, не выпуская из пальцев пучка волос. Кто-то приподнял за уши, хотел «Москву показать», и один даже пытался выкинуть его вон из барака. Но добрый человек пришел наконец, поставил на стол миску со щами, хлеб положил, ложку дал.

      От горячего Зуйку стало тепло на душе. Но главное было не в еде, а что он плотно сидит рядом со всеми на равном положении, и эти большие люди, как товарищи, признают его равным и не обращают на него никакого внимания. В большом улье пчел он стал тоже пчелой, нашел свое место, и стало ему на душе хорошо.

      – Хлебай, хлебай, пацан, – говорил ему сверху добрый человек с седеющей бородкой на морщинистом коричневого цвета лице.

      – Спасибо, добрый человек!

      – Не стоит благодарности, – ответил ему старик.

      Важно посидев некоторое время в молчании, как сидят за столом у дедушки гости, Зуек наконец решился спросить, как в гостях, помнил он, спрашивают друг у друга незнакомые люди:

      – Ты, добрый человек, откулешний?

      И добрый человек не замедлил приличным ответом:

      – Я из Талдома родом.

      Зуек не знал, где этот Талдом и что это значит, да не в том было дело: нужно было только спросить по всем правилам, как это делают настоящие люди.

      – А ты здешний? – спросил добрый человек.

      – Ага!

      – Живешь у родителей?

      – У дедушки.

      – Дождь хлыщет, тебе придется с нами побыть, а может быть, и переночевать. Пойдем со мной.

      Многие встали из-за стола и перешли толпою в другой барак, где у каждого было на дощатых нарах свое место, свои соседи, свои вещи.

      И Рудольф, и Куприяныч, и еще какие-то урки, бывшие в лесу вместе с Рудольфом, заметив Зуйка, присели рядом с добрым человеком.

      Зуек хорошо понял про себя, как это всегда понимают мальчишки: Рудольфу он чем-то понравился, раз ему захотелось рядом присесть. Ну а уж понравился, то надо отличиться в этом обществе, еще больше понравиться. Что-то загорелось, закипело в душе: если уж не там, так здесь.

      – Легкобычный пацан, – снисходительно сказал Рудольф доброму человеку.

      – С ним не шутите, – ответил Куприяныч.

      Как сухой листик шевелится от сквозного ветерка и как живой мышкой бежит, так от общего внимания побежала душка Зуйка, и он понял, что пришла та самая минута, когда надо ему отличиться и нельзя ее пропустить. Большое дружеское чувство благодарности за что-то ко всем этим людям охватило его, и вдруг он спросил:

      – Скажи, добрый человек, за какие такие дела люди сюда попадают?

      – За хорошие! – немедленно ответил чей-то хриплый, надтреснутый голос.

      Зуек увидел: в проходе стоял худой человек с тонкой длинной седой бородкой,