Осударева дорога (сборник). Михаил Пришвин

опять гром с неба, и у Зуйка в душе это слилось, и страшный голос прекрасного и почти обожаемого им человека, и этот гром, отвергающий его навсегда от участия в простой радости обыкновенных хороших людей.

      С камушка на камушек он спускался вниз, сам не зная, куда ему идти, и так дошел до большого камня, обнятого корнями северной сосны. Он сел на камень, обнял сосну, приложил к ней щеку, заревел, вздрагивая и все больше и больше уходя головой в худенькие плечи.

      – Ты чего тут ревешь, пацан? – раздался голос из-за дерева.

      Вышел кто-то, не похожий на каналоармейца, высокий, в женском малиновом берете на голове, глаза небольшие, голубые, загадочные. На плечах неизвестного была накинута куртка, голое тело все было расписано голубыми знаками, на левой груди против сердца красовалось лицо женщины с подписью: Маруся. На другой – два голубя кормили друг друга.

      Рассмотрев все это сквозь слезы, Зуек пришел в себя и спросил:

      – Ты – Рудольф?

      – Утри нос, – ответил серьезно и без всякой усмешки человек в малиновом берете.

      И как только Зуек, поверив словам, честно схватился за нос, из-за деревьев с хохотом выскочили разные люди, почти все с теми же знаками татуировки.

      Щеки у них, как и у всех людей, надувались от смеха, но глаза оставались такими же холодными и злыми, как и до смеха.

      – Черти какие-то! – сказал Зуек, переводя свои большие, удивленные глаза с одного лица на другое.

      И как только он, ничуть не струсив, произнес это «черти», все люди поглядели на него иначе и почти что даже и с уважением. Тогда Зуек догадался: перед ним была знаменитая бригада двадцать первая, во главе с их прославленным паханом Рудольфом.

      – Ты спрашиваешь, кто я, – сказал пахан, – ну, хорошо, я – Рудольф.

      Тогда Зуек, чтобы не ударить в грязь лицом, ответил, представляясь:

      – А я курьер начальника. У вас тут завал, поднимается ветер, вас может всех задавить.

      – Нашли какую заботу – думать о нас!

      – А как же, – ответил серьезно Зуек. – Мы для того и стоим наверху и не работаем сами руками, чтобы думать только о вас, мы вас спасаем.

      Тогда Зуек заметил, что пахан на его слова не удостоил даже и улыбнуться, а только глаза его чуть-чуть повеселели, и этого было довольно. Все урки дружно захохотали.

      – Ты легкобычный пацан! – довольно весело сказал Рудольф. – Ничего, спасайте. – Потом протянул свою руку, погладил его по голове, покачал своей головой и сказал: – Эх, пацан, пацан, какой хороший ты парень, зачем ты ссучился с легавыми?

      Задушевный голос Рудольфа проник в самое сердце Зуйка, слезы хлынули из глаз его, и вдруг с необычайной силой, заскрипев даже зубами, он унял их, утерся рукавом и сказал:

      – Нет, я не ссучился! Я хотел вправду людей спасать, а они меня выгнали…

      – Выгнали! – крикнул Рудольф радостно. – Ну, поздравляю тебя! – И, сделав мефистофельский жест, взял его маленькую ручку, пожал и потряс ее: – Теперь ты, брат, наш. Теперь ты с нами. Теперь у тебя много верных друзей. И с нами ты не пропадешь.

      Тут хлынул