Bella Германия. Даниэль Шпек

ее узнала. Джульетта стояла рядом с Джованни.

      – Смотри, как ты на нее похожа, – воскликнула Розария. – Dio buono! Incredibile![51]

      Я замерла, вновь потрясенная сходством. Джульетта была примерно моих лет, около тридцати пяти. Она изменилась с тех пор, как снималась с Винсентом на фоне Миланского собора. Пропала безудержная радость в глазах, взгляд потускнел. Джульетта серьезно смотрела в камеру, держа за руку кудрявого подростка.

      – Твой папа, – ласково представил мальчика Джованни.

      – Какой он был хорошенький! – зацокала языком Розария.

      – А у тебя есть дети? – спросил Джованни.

      – Нет.

      Повисла неловкая пауза. В их мире, где взрослых вечно окружал выводок bambini, бездетная женщина моих лет смотрелась жалкой калекой.

      – Так радуйся! – подбодрил меня Джованни. – Дети – это катастрофа… Кто, ты думаешь, проел мне лысину?

      Я разглядывала фото. Джульетта с Джованни, Винченцо с матерью. Где же его отец?

      – Вот его отец. – Джованни показал на смуглого мужчину, который стоял чуть позади остальных и пристально смотрел на Джульетту.

      Энцо. Каменная стена. Плечо, на которое всегда можно опереться. Сегодня такие мужчины большая редкость. Напрасно я пыталась найти сходство между ним и сыном. Винченцо – подвижный, с умными, пытливыми глазами – относился к тому типу детей, которые «сами по себе», ни в мать ни в отца. Джованни угадал направление моих мыслей. Он пролистал назад и показал фотографию Винченцо с Джульеттой и Энцо, сделанную несколькими годами ранее. Десятилетний мальчик гордо держался за руль велосипеда на фоне обшарпанной дощатой двери.

      – Вот твои бабушка с дедушкой.

      И снова эта не терпящая сомнений уверенность, на этот раз меня разозлившая.

      – Но Винсент говорит, что отец он.

      Я хотела его спровоцировать. Похоже, дар, переданный мне, – это ложь. И он же причина, по которой я стала персоной нон грата не в одном порядочном семействе. Возможно также, именно поэтому у меня до сих пор нет детей. Ведь каждая семья – как мне кажется, по крайней мере, – держится на замалчивании некоторых эпизодов своей истории. Причем, как правило, довольно важных. Ложь сплачивает, в отличие от правды. Но в молчании ложь вызревает до катастрофы. А потом все разлетается на куски.

      Я встретила испуганный взгляд Розарии.

      – Что он еще рассказал тебе о нас? – спросил Джованни.

      – Что Джульетта забеременела от него. Это правда?

      Розария вздрогнула, словно я помянула нечистого. Джованни подался ко мне, опершись о стол крепкими руками:

      – Правда всегда двулика, дорогая Джулия.

      Тогда я объяснила, что явилась сюда не для того, чтобы улаживать старые дрязги. Что прекрасно справилась со своей жизнью и без отца и просто хочу знать, почему он нас бросил.

      – Где он сейчас? – спросила я.

      Джованни с Розарией переглянулись.

      – Он жив?

      – Sì, – заверила Розария. – sì, он жив, certo[52].

      Я задумалась. Но с какой стати ей лгать?

51

Боже мой! Невероятно! (ит.)

52

Да… да, конечно (ит.).