Колдовская метка. Дэн Патрик

занятия и без всякого выражения взглянул на племянницу. Стейнер говорит, что Хьелль – любимица моряка. Но ей до этого нет дела. Отец, например, больше выделяет брата, так что всё по-честному, насколько вообще в семьях это возможно.

      – Не бойся, дядя. Я не стану насылать на твою лодку бурю, когда ты снова выйдешь в море.

      Вернер без улыбки отложил нож и отвернулся к очагу, где мерцали алым угли.

      – Не стоит этим шутить. Многие люди страдали и умирали из-за этого дара.

      – Думаешь, я не страдаю? – отрезала Хьелль с ледяной беспощадностью Холодеющего океана. – Моего родного брата обрекают на верную гибель.

      – Мы не знаем этого наверняка, – возразил Вернер, поднимаясь. – А если не растеряется и будет начеку, может, и разузнает что.

      – Его нельзя отправлять на остров. – Девушка в упор посмотрела на рыбака. – Я не позволю.

      Отец с дядей переглянулись, и на их лицах проступила озабоченность.

      – Мы не в силах ничего изменить, Хьелль. Иного способа остановить имперцев, увы, нет.

      Марек с мольбой протянул к дочери руку, но та не приняла её, не желая мириться с человеком, который столько скрывал. Хьелль вновь захотелось кричать, выть, подобно загнанному зверю. Она стиснула кулаки, и комната вдруг наполнилась приглушённым сиянием. Голова закружилась, и потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

      Империя хочет отнять у меня брата.

      Кухонная дверь скрипнула на петлях и с размаху распахнулась, грохнув о стол позади. В очаге разом потух огонь, и в полумраке комнаты серо-оранжевыми всполохами взметнулся вихрь золы и пепла. Старая тряпка рвалась на ветру, как белый флаг поражения. Марек и Вернер попятились, кто-то из них даже вскрикнул. Зажмурившись, Хьелль пронеслась по кухне и чуть кубарем не скатилась с порога.

      Задыхаясь от кашля, Марек бросился следом, но Хьелль увернулась от рук отца – нельзя столь вольно обходиться с правдой, когда она так нужна.

      – Дочка, пожалуйста. Ты не представляешь, что тебя ждёт. – Голос срывался – кузнец боялся, что на тихой улочке их подслушают. – Колдовство не приживается, оно сжигает тело. Я видел людей, которые навсегда обратились в камень.

      – Я не позволю его забрать, – громко выкрикнула Хьелльрунн, и на окнах по соседству кое-где заколыхались занавески.

      Она мчалась по улице и радовалась, что вырвалась из кузницы, прочь от тяжёлого металлического духа и жара, наслаждалась свободой вдали от кухни с нависающим потолком и столом-громадиной. Втайне, не признаваясь даже самой себе, Хьелль ликовала, что наконец осталась в одиночестве. Люди. Её тяготило их общество, даже собственного отца и дяди. Мирное уединение среди деревьев куда лучше.

      Ветер завывал, эхом разносясь в иззубренных скалах. Он стонал и пел, и душа Хьелль наполнялась глубоким беспокойством. Серая метель слепила, и девушка с трудом пробиралась по сонному городку, кралась переулками и пряталась в тени от имперских дозорных.

      Было уже поздно, извилистые улочки тонули в густой темноте, а Хьелль не захватила ни фонаря, ни факела, чтобы освещать дорогу. Мрак едва разгоняли серебристые брызги