Стихотворения. Евгений Евтушенко

наденет серую,

      на фронт поедет в ней.

      Землей чужой,

                не местною,

      с винтовкою пойдет,

      под пулею немецкою,

      быть может, упадет.

      В стакане брага пенная,

      но пить ее невмочь.

      Быть может, ночь их первая —

      последняя их ночь.

      Глядит он опечаленно

      и – болью всей души

      мне через стол отчаянно:

      «А ну давай, пляши!»

      Забыли все о выпитом,

      все смотрят на меня,

      и вот иду я с вывертом,

      подковками звеня.

      То выдам дробь,

                то по полу

      носки проволоку.

      Свищу,

           в ладоши хлопаю,

      взлетаю к потолку.

      Летят по стенам лозунги,

      что Гитлеру капут,

      а у невесты

                слезыньки

      горючие

           текут.

      Уже я измочаленный,

      уже едва дышу…

      «Пляши!..» —

                кричат отчаянно,

      и я опять пляшу…

      Пролог

      Я разный —

                я натруженный и праздный.

      Я целе —

                и нецелесообразный.

      Я весь несовместимый,

                     неудобный,

      застенчивый и наглый,

                     злой и добрый.

      Я так люблю,

                чтоб все перемежалось!

      И столько всякого во мне перемешалось —

      от запада

                и до востока,

      от зависти

                и до восторга!

      Я знаю – вы мне скажете:

                     «Где цельность?»

      О, в этом всем огромная есть ценность!

      Я вам необходим.

      Я доверху завален,

      как сеном молодым

      машина грузовая.

      Лечу сквозь голоса

      сквозь ветки, свет и щебет,

      и —

           бабочки

                в глаза,

      и —

           сено

                прет

                     сквозь щели!

      Да здравствуют движение и жаркость,

      и жадность,

                торжествующая жадность!

      Границы мне мешают…

      Мне неловко

      не знать Буэнос-Айреса,

                     Нью-Йорка.

      Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,

      со всеми говорить —

                     пускай на ломаном.

      Мальчишкой,

                     на автобусе повисшим,

      хочу проехать утренним Парижем!

      Хочу искусства разного,

                          как я!

      Пусть мне искусство не дает житья

      и обступает пусть со всех сторон…

      Да я и так искусством осажден.

      Я в самом разном сам собой увиден.

      Мне близки

                и Есенин,

                     и Уитмен,

      и Мусоргским охваченная сцена,

      и девственные линии Гогена.

      Мне нравится

                и на коньках кататься,

      и, черкая пером,

                не спать ночей.

      Мне