После того как ты ушел. Кэрол Мэйсон

неестественными и высокопарными были наши разговоры. Между нами всегда была стена. Холодность и сдержанность. Мамино разочарование. Слова, которые она должна была сказать, но так и не сказала. Иногда мне трудно поверить, что вот уже четыре года ее нет со мной, а в другие дни кажется, что она по-прежнему находится где-то рядом, оставаясь при этом такой же загадкой, как и женщины на этих картинах.

      – Кристина буквально приворожила меня, – говорит старушка. – А вас?

      Она на добрых пять дюймов ниже меня; ее привлекательность и ум наталкивают на мысль, что эта женщина могла быть вокалисткой какой-нибудь девчоночьей рок-группы 60-х годов. Тем не менее, несмотря на тонкую и отзывчивую душу, в ее повадках чувствуется твердость характера и выдержка. Сочетание, которое не может не вызывать симпатии.

      – Да, – отвечаю я. – Откровенно говоря, для меня Кристина реальнее остальных персонажей, с которыми я сталкивалась. Иногда мне даже хочется расспросить ее о жизни. Хочется узнать, откуда у нее такая ностальгия, ведь Кристина ее испытывает, это несомненно. Я чувствую это.

      Для совершенно незнакомых людей наша беседа носит на удивление личный и даже интимный характер. Большинство посетителей галереи задают предсказуемые вопросы или отпускают поверхностные замечания; между нами никогда не возникает особой связи, так что эта старушка вносит в мою жизнь приятное разнообразие.

      – Не помню, кто сказал, что все люди, с которыми вы сталкиваетесь, любят что-то, стремятся к чему-то и что-то потеряли. Быть может, именно поэтому с Кристиной так легко установить отношения. Потому что в ней мы видим себя.

      И вдруг осознание того, что Джастина больше нет рядом, обрушивается на меня, словно удар молнии. Ощущение очень похоже на то, которое возникает, когда вы получаете дурные вести – потеря почвы под ногами и головокружительное падение, прежде чем вы успеваете опомниться и усомниться. Боже милостивый! От ступней и выше по моему телу разбегается паника, захватывая каждую клеточку. Я не хочу видеть себя в Кристине – одинокую и заброшенную, лелеющую воспоминания о былом счастье, к которому нет возврата.

      Женщина глядит на меня так, как будто обладает даром читать мысли.

      – Вы уже осмотрели остальные работы? Хоппера например? Или «Хельгу» Уайета? – спрашиваю я, быстро отводя глаза и оглядывая зал, чтобы незнакомка не увидела ужаса, отчаяния или черт знает чего еще, что написано у меня на лице.

      – Нет, – отвечает женщина. – Меня интересует только Кристина.

      Она переводит взгляд на картину. Каким-то чудесным образом ее спокойные манеры и тихая сосредоточенность заставляют меня взять себя в руки. Ужас рассеивается. Я снова смотрю на девушку в бледно-розовом платье.

      – Знаете, один из критиков, писавших об этой работе Уайета, как-то заметил, что сначала вы видите кремень. Нужно подойти ближе, чтобы ощутить жар огня.

      Женщина молчит. Но я знаю, что она ощущает этот жар, хоть мы с ней и не знакомы.

      – Я часто спрашиваю себя, а не была ли Кристина влюблена