Дочка. Господин Светёлкин. Повести. Михаил Достоевский

сбегаю, у него ключи – только он никак вышел…

      Услышав, что, кроме дворника, ему сулят еще и управляющего, господин только махнул рукою и вышел из ворот, несмотря на увещания встрепанного малого обождать маленько.

      Но пошел он уже не по набережной, а по противоположной стороне, которая в этом месте, к великому для него удовольствию, была в тени. Пройдя несколько домов, не обративших на себя его внимания, он остановился наконец перед воротами одного, дернул точно так же, как и прежде, за колокольчик и стал ждать, что будет.

      Между тем в воротах происходила сцена вот какого рода: стоял мужик в красной рубахе, с белым фартуком и с рыжей бородкой, и от всей души забавлялся с черным псом мохнатой наружности, поучая его таким штукам, каким можно учить разве одних только псов: черный пес стоял или, лучше сказать, сидел на задних лапах и, облизываясь, зарился на рыжую, клинообразную бороду своего хозяина.

      – Служи, Жучка, – приговаривал он, – щей дам тебе, мошенник ты этакой!

      Видя, что на звон его никто не является, господин в шинели дернул еще раз за колокольчик и стал смотреть от нечего делать на мужика с бородкой и на его собаку.

      «Бьюсь об заклад, – подумал он, – что он-то и есть дворник, да лень откликнуться!»

      Мужик, со своей стороны, тоже взглянул на него, поглядел-поглядел, но только ничего не подумал и снова обратился с поучительною речью к черному псу.

      – Да кто здесь дворник? Ты, что ли? – спросил наконец господин рыжую бороду.

      Дворник, потому что он точно был дворник, отвел глаза от Жучки, усердно моргавшей и облизывавшейся, и устремил было их на господина в камлоте, но, предчувствуя, что в эту самую минуту жучка вместо двух становится на все свои четыре лапы, быстро оборотился к последней и, вместо всякого ответа, крикнул на свою собаку: «Служить, разбойник, служить!»

      – Ты дворник здесь? – спросил господин несколько строже и теряя наконец терпение.

      Дворник снова устремил на него взгляд, защитив глаза свои как будто от солнца, хотя солнце и не думало заглядывать в ворота, и, посмотрев сомнительно на пожилого господина, отвечал:

      – Вы не к Еремею ли Ильичу?

      Бог знает почему мог дворник заключить, что спрашивавший его господин пришел к Еремею Ильичу, однако он, казалось, был в этом твердо уверен, потому что прибавил:

      – Он вчера бумажник обронил, две тысячи рублев денег в нем лежало. Во какая оказия!

      Тут он нагнулся было к Жучке, но, увидев, что её уже и след простыл, пришел в неописанное изумление, выразившееся у него тем, что он снял шляпу и начал почесывать в затылке.

      – Эхма! шельма, ты, шельма! собаки-те ешь! проворна больно ты не кстати; я ж те доеду! – сказал он, покачивая голову, несколько на распев и таким голосом, каким обыкновенно читаются нравственные сентенции. Потом он преспокойно направил шаги к своей каморке.

      – Эй, любезный? – крикнул ему вслед господин в камлоте, которого впредь мы будем звать Савелием Фомичом и который все это время более с любопытством, чем с досадой слушал надзирательные монологи