Дочка. Господин Светёлкин. Повести. Михаил Достоевский

а Достоевского, журналист (1820—1864).

      В 1842 г. он уже женат и имеет сына, а в 1849 г. проживает в Петербурге как отставной прапорщик и занимается литературой.

      В 1848 г. Михаил Достоевский напечатал в «Отечественных Записках» повести «Дочка» (№8), «Господин Светелкин» (№9), «Воробей» (№12) и в «Пантеоне» (№3) критическую статью «О новейших русских писателях»; в 1849 г. повесть «Два старичка» (в №11 «Отечественных Записках») и в 1850 г. «Пятьдесят лет» (в №7 того же журнала), в 1851 г. комедию «Старшая и меньшая» (там же, в №6) и в 1852 г. в «Пантеоне» (№6) критическую статью о Жуковском.

      В то же время Михаил Достоевский занимался переводом классических произведений иностранных поэтов; в «Отечественных Записках» за 1848 г. (тома 56 и 57) помещен его перевод «Рейнеке Лис» Гете и в «Библиотеке для чтения» за тот же год (№№2 – 5) перевод «Дон-Карлоса» Шиллера. Михаил Достоевский был в то время фурьеристом1, но ограничивался теоретическим усвоением учений французских социалистов, пользуясь, однако, тайной библиотекой кружка Петрашевского. В числе других петрашевцев Михаил Достоевский был арестован, но выпущен через 2 месяца.

      По возвращении брата из ссылки Михаил Достоевский предпринимает, при ближайшем участии брата, издание журнала «Время», в 1883 г. запрещенного, в 1864 г. возобновившегося под заглавием «Эпоха».

      Своими первыми беллетристическими опытами Михаил Достоевский обратил на себя внимание, но, не удовлетворенный сам размерами своего дарования, бросил писать самостоятельно, справедливо придавая большее значение тому таланту переводчика-поэта, который он проявил в воссоздании на русском языке «Рейнеке-Лиса».

      Е. Гаршин, 1893 г.

      Дочка

      Повесть

      Глава 1

      Наем квартиры. Домик во Второй Роте2

      Неподалеку от Измайловского моста, по набережной Фонтанки, в один знойный июльский день, часу в четвертом пополудни, шел господин уже далеко не молодой, да и не совсем старый, а тех почтенных лет, о которых старички, дышащие на ладан, имеют обыкновение говорить: «Что это за лета? Когда мы были в таких летах» и прочее, а молодые люди с самодовольной улыбкой отзываются: «Да вам хоть бы жениться так в ту ж пору, Петр Иванович, или Иван Петрович». Впрочем, господин, о котором идет речь, мало заботился о летах своих в эту минуту, а бодро шел по раскаленным плитам тротуара, волоча за собою спавшую с одного плеча камлотовую3 шинель и постукивая с некоторою удалью о камень медным наконечником синего коленкорового4 зонта. Роста он был среднего, не толст, но вовсе не тонок, а так мужчина, что называется, плотный. Из-под высокого пухового картуза его с длиннейшим козырьком курчавились короткие, но вымокшие от пота волосы. Не смотря на то, что господин в камлотовой шинели то и дело обтирал лицо свое платком и не переставал им обмахиваться, пот ручьями катился по его почтенному лицу и, накопляясь в ложбинках редких, но довольно крупных морщин, придавал ему вид усталости и утомления. Но бойкие глаза, несколько прищуренные более по привычке, нежели от солнца, блистали такою веселостью, таким задушевным оптимизмом, что входили в открытую вражду с подмеченным нами выражением усталости.

      Господин в камлоте шел не спеша. Даже можно было подумать, смотря со стороны, как он частенько останавливался, приставлял зонт к чугунным перилам набережной, вынимал из кармана табакерку и, преспокойно нюхая табак, смотрел на высокие, каменные дома – можно было подумать, говорю я, что господин не шел, а так себе прохлаждался в своей камлотовой шинели, если б солнце не так пекло, что прохлаждаться могли разве только одни мухи, а уж никак не существа, называемые, в отличие от прочих животных, смертными.

      Дома, на которые заглядывался прохлаждавшийся господин в камлоте, были трехэтажные, четырехэтажные, желтые, белые, а иногда и первобытного цвета, то есть неоштукатуренные, а просто красно-кирпичные, – вообще все дома капитальные. Окна их были во многих местах, особенно в местах ближайших к крыше, испещрены белыми ярлычками, наклеенными на них, вероятно, не для красы, потому что при этом не соблюдалось ни какой симметрии.

      По-видимому, эти-то ярлычки и привлекали внимание почтенного пешехода. Потогонное солнце нисколько не мешало ему останавливаться пред каждым из таких домов; прищуря глаза и закинув назад голову, он с какою-то насмешливою строгостью поглядывал на верхи домов и, казалось, мысленно взвешивал их удобства и неудобства. Видно было, что он выбирал, потому что миновал уже несколько домов, осмотренных им с большою тщательностью.

      Раз только заметил он, что, кроме домов, его беспокоит нечто постороннее, и как будто инстинктивно взглянул на раскаленное небо, чистое и безоблачное в середине, но пенившееся легкими облаками вдали по окраинам. «А гроза-то будет», – сказал он про себя, подобрав с выражением самодовольного лукавства губы, так что они сделались вполовину тоньше обыкновенного: «Двумя часами ошибся, а будет», – и, понюхав кстати табаку, он снова начал постукивать

1

Фурьеризм – одно из учений утопического социализма; по имени французского философа Шарля Фурье.

2

Роты – название исторического района в Санкт-Петербурге.

3

Камлот – плотная темная шерстяная ткань.

4

Коленкор – бумажное полотно, тонкая хлопчатая ткань.