ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…. Валерий Раш

поднять такую тушу, чтобы убрать. Ваши принципы будут неколебимы. А если в минуту слабости и отчаяния, вам захочется пойти на попятный и возникнет неодолимое желание подтереть себе зад… Даже этого не сможете. Если вас это утешит, – тут нет вашей вины. Виновата случайность. Случайность и грязные салфетки, что вместо урны оказались у вас под ногами. Но это ведь мелочь, верно? Главное, – демократия соблюдена. А ради торжества справедливости можно пойти и на жертвы…

      Женщина что-то прохрипела, голова свесилась набок, рука слабо приподнялась, дрожащие пальцы тянутся в сторону люка. Замотала головой, пальцы бессильно скребут по асфальту, слезы текут по дрожащим щекам.

      Я дернулся подойти, – карлик предостерегающе выставил ладошку, уже чистую, квадратная голова медленно повернулась на короткой шее. Наши глаза пересеклись. Зеленые, полные непонятной тоски и боли. Желтые, в которых было все и ничего. Карлик не наводил между нами мостик, он лишь в очередной раз указал, насколько велика пропасть.

      Возникла обычная в такой ситуации суета. Те, кто хотел помочь, и кто лишь делал вид. Но ни тем, ни другим, не удалось приподнять громоздкое тело. Кому повезло вляпаться в его «богатое содержание», с проклятьями пытались вытереть обувь, уходили, со словами, что позовут на помощь. Кто-то догадался вызвать скорую.

      Я стоял. Просто стоял и ждал, когда же они появятся. Распахнутся огромные черные крылья, и я снова, еще больше, чем эти люди, – буду бессилен и бесполезен. Я ждал. Пока наши взгляды не пересеклись вновь.

      – «Не будешь», – говорили золотые зрачки, – «Мы можем лгать всю жизнь окружающим, Богу и даже себе. И только одно мгновение нашей жизни мы откровенны, – когда лгать уже некому. Когда лезвие гильотины отсекало головы французских революционеров, не каждый обрел Бога, но каждый встретился с Собой. С настоящим и единственным, который для многих оказался адом, что носили внутри всю жизнь. Отними у людей право обманывать и быть обманутыми, и правда раздавит их».

      Карлик криво ухмыльнулся, глядя на царящую суету, глаза печально следили за теми, кто, замаравшись, в ужасе отбегал. И с еще большей грустью за тем, кто вымазался по самые локти, но не заметил. Приближался вой сирены…

      Черный сюртук отступил, уступив дорогу санитарам, рыбкой нырнул между плотных рядов, без всплеска растворившись в волнующейся человеческой массе. Словно заторможенный, тяжело двинул следом, с боем отвоевывая каждый метр, стараясь не упустить из виду плешивый затылок, но мысли невольно возвращали обратно. «А какой настоящий, – я?» Переход от отвращения к жалости, – что изменилось за это короткое время. Почему пожалел ее только сейчас. Почему не жалел, когда увидел. За всей ее спесью, злобой, за центнерами жира, где-то глубоко внутри скрывалась обычная, несчастная женщина. Что хорошо знала, какие эмоции вызывает у окружающих. Несчастная настолько, что не может принять настоящую себя даже сейчас. А когда примет. Если смирится окончательно