Сон в зимнюю ночь. Михаил Широкий

которые, впрочем, та выслушивала вполне благожелательно и, очевидно, не без удовольствия, о чём свидетельствовал её весёлый заливистый смех, сопровождавший его остроты, даже весьма сомнительные по качеству. А его её близость, её кажущаяся податливость, её задорный заразительный смех, в котором ему чудилось что-то завлекающее и порочное, как бы призыв к действию, распаляли всё сильнее, и он, пьянея уже не только от вина, всё больше терял голову и чувство реальности.

      К ней минут через пять его снова попыталась вернуть Саша, опять подойдя к нему и шепнув ему на ухо несколько вразумляющих фраз.

      Но вразумить его, похоже, было уже трудно. С трудом оторвавшись от Яны, он посмотрел на свою девушку как на постороннего человека, скривил физиономию, будто отведав чего-то кислого, и, не произнеся в ответ ни слова, отвернулся.

      И вновь Саша не сразу отошла от него, а постояла несколько секунд рядом, словно в нерешительности. Лицо её омрачилось, губы слегка вздрагивали, лоб прорезала продолговатая морщинка. Скользнув по раздухарившемуся, уже ничего не замечавшему и не понимавшему Кириллу грустным, немного растерянным взглядом, она вернулась на своё место в углу комнаты и, не обращая больше внимания на пытавшегося развлечь её Илью, погрузилась в задумчивость, время от времени озабоченно поглядывая на своего парня, продолжавшего куролесить за столом.

      Там, впрочем, ему, по всей видимости, уже стало тесно, и он, с грохотом отодвинув стул, направился к окну. Улыбавшаяся, разрумянившаяся Яна последовала за ним. Здесь, у раскрытого окна, он немедленно возобновил заигрывания с ней, становившиеся всё более развязными и шумными. Он бурно жестикулировал, хватал свою собеседницу за руки, то и дело разражался идиотским хохотом и говорил так громко, что вскоре привлёк к себе внимание уже не только Саши, но и всех присутствовавших в комнате. Они со всё большим интересом и любопытством прислушивались и присматривались к расходившемуся, точно ослеплённому Кириллу, у всех на глазах и в присутствии собственной девушки флиртовавшему с её подругой и, судя по всему, и не думавшему останавливаться.

      Наконец Саше, по-видимому, надоело терпеть это, и она, с пылающими щеками и сверкающим взором, вновь приблизилась к нему и приглушённым, чуть подрагивающим голосом, выдававшим её волнение, заявила, что она уходит.

      Он посмотрел на неё пустым, бессмысленным взглядом, будто не узнавая, дёрнул плечом и после небольшой запинки, с трудом ворочая заплетающимся языком, нетвёрдо произнёс:

      – Н-ну и что?

      Её лицо зарделось ещё сильнее, а в огромных сияющих глазах вспыхнули холодные стальные огоньки.

      – То есть как это «ну и что»? Я ухожу! Ты понимаешь? – по-прежнему негромко, но внушительно, с нажимом сказала она.

      Он внимательно – насколько это было возможно в его тогдашнем состоянии – вгляделся в её взволнованное, напрягшееся лицо и на мгновение задумался, будто начал соображать, что делает и говорит что-то не то. Но затем, переведя взгляд на Яну