Сон в зимнюю ночь. Михаил Широкий

доброжелательного, то хмурого и чуть сердитого, то озарённого тёплой сияющей улыбкой, то затуманившегося и тронутого лёгкой грустью. Нравилось слышать её голос – тихий, мягкий, бархатистый, переливавшийся тонкими, неуловимыми оттенками. Его увлекало, разговаривая с ней, следить за ходом её рассуждений, пусть даже не слишком глубоких и содержательных, следовать за извилистым, прихотливым, непредсказуемым течением её мыслей, противоречивых, путаных, порой взаимоисключающих, чисто женских суждений, зачастую неожиданных и парадоксальных, временами ставивших его в тупик, но редко оставлявших равнодушным и иногда заставлявших серьёзно призадуматься.

      Ему нравились её вкусы, склонности, привычки, даже те, что поначалу вызывали непонимание и казались чуждыми. Но со временем его отношение к ним постепенно менялось, и вскоре он с некоторым удивлением и лёгкой усмешкой над собой вынужден был признать, что её вкусы и привычки как-то незаметно стали его собственными. Он совершенно добровольно, без всякого принуждения и понуканий с её стороны, делал то, что хотела она, шёл туда, куда направлялась она, слушал музыку и смотрел фильмы, которые нравились ей, и даже порой невольно, не замечая этого, повторял в разговорах её мнения и оценки.

      Но не замечал этого, похоже, только он сам. Чего нельзя было сказать об окружающих. Приятели очень скоро подметили перемены, происшедшие в нём под влиянием новой подруги, и были практически единодушны в том, что перемены эти явно не в лучшую сторону и не пойдут ему на пользу. Некоторые особенно ретивые и острые на язык, не в силах сдержать себя, начали сперва глухо, вполголоса, а затем всё громче, откровеннее, в глаза и за глаза, подтрунивать на ним, намекая на его якобы бесхарактерность, бесхребетность, податливость, подчиняемость чужой воле – да ещё женской! – словом, свойства и поведение, недостойные «настоящего пацана». Пару раз он даже уловил краем уха обращённое в его адрес слово «подкаблучник», произнесённое кем-то (он, впрочем, догадывался, кем именно) за его спиной тихим, приглушённым голосом, но всё же не настолько тихо, чтобы он не мог услышать.

      Однако всё это: неодобрение товарищей, косые взгляды, насмешки, пересуды и даже оскорбительные выпады, целью которых было задеть и уколоть его, – слабо волновало Кирилла. Мнение друзей, когда-то столь важное, едва ли не определяющее для него, оказывавшее огромное влияние на его собственные суждения и поступки, с некоторых пор перестало интересовать его и оказывать на него какое-либо воздействие. У него появился другой, более существенный и весомый авторитет, единственный, безусловный и неоспоримый, имевший для него неизмеримо большее значение, чем какие бы то ни было иные. Все же прочие понемногу умалились, потускнели и сошли на нет, вскоре перестав быть для него таковыми…

      И кто бы мог подумать, что всё это так неожиданно, так резко и так нелепо оборвётся?! Что их история, которая, как они полагали, должна быть бесконечно долгой, возможно, длиною в целую жизнь, и беспредельно