Ich любэ dich (сборник). Илья Кочергин

и даже отчего-то разговаривать на чистейшем французском языке, делая красивые и уверенные жесты.

      Мне повезло, что я сумел плюнуть на эти светлые надежды. Купил билет на поезд и взял с собой старую, оставшуюся от отца байдарку. Потом собирал эту байдарку в поселке Аирташ под весенним проливным дождем и радовался этому дождю. Радовался, что все попрятались по домам и ко мне никто не подойдет и не будет задавать вопросов или проверять на твердость. Побросал свои вещи в нос и начал грести, планируя сделать тридцать километров за ночь.

      Не одолел и десяти с попутным ветром. Силы ушли, и было холодно. Подошел к берегу, попытался развести костер, но он почему-то не разводился. Сидел на мокром бревне, курил и дрожал, потом опять погреб в темноту, с трудом удерживая весло деревянными руками.

      Потом заметил огонек на берегу. Снова причалил, поднялся к одинокому дому и попросился переночевать. Сидел у печки, размякший от разговора, будто после бани, грел ладони о кружку с чаем. Слушал медленную, чуть заикающуюся речь Славки Сахневича, глядел, как его жена Мира укладывает спать расшалившегося Богдана.

      А назавтра проснулся в доме новых знакомых один, нашел на столе оставленные для меня пирожки, золотые от утреннего солнца, и записку с пожеланием счастливого пути. Когда мне становится трудно, я вспоминаю эти золотые пирожки.

      Все лето я провел с Эриком в тайге, а потом остался там работать.

      …Маша с хорошей фигуркой уже закончила свой рассказ. Ее мать выбросилась из окна, а отец-алкоголик избил до смерти младшего брата.

      Под руководством Юли она выбрала из числа сидящих вдоль стены себя саму, своего папу и свою маму. Расставила их в центре зала. Потом братишку и бабушку. Я оказался выбран в качестве мужа. Меня взяли за плечи, поставили куда-то между отцом и матерью и сказали: «Ты мой муж Саша».

      Сама Маша уселась в сторонке и принялась наблюдать за происходящим.

      И я стал Сашей. Глядел на остальных и старался делать что-то похожее. Юля подходила к каждому из выбранных родственников и спрашивала, что они чувствуют. Один говорил, что ему не хватает кого-то за спиной, другому было тяжело ощущать стоящую рядом фигуру матери. Третий вовсе хотел лечь и умереть. Юля понимающе кивала, поворачивалась к сидящей в углу Маше, поднимала брови, Маша плакала.

      Я был мужем и старался хоть что-то почувствовать.

      – Ну, как ты живешь про все это?

      На меня смотрят внимательные Юлины глаза.

      – В животе бурлит. И левая ладонь как будто холодеет. Я правда не уверен.

      Юля поворачивается к Маше:

      – Ты видишь? Маш, ты понимаешь про это?

      Маша плачет.

      Потом они выстраивают длинную череду бабушек и прабабушек, кладут какого-то мертвого родственника на пол и склоняются над ним, и я остаюсь в забвении. Сажусь на маты, потом откидываюсь на спину, потом неожиданно засыпаю.

      – Муж, вставай.

      Меня трясут за плечо, ставят рядом с Машей. Сзади нас длинная череда ее предков. Девушка, игравшая