Первый год. Чужая эра. Даниил Кислевский

Потому что патронов у нас в стране – жопой жуй. И во всем мире. У нас вообще везде куча оружия, блин. Во всем мире. Миллиарды патронов! И вообще – патрон сделать это пять минут делов, – и он ткнул рукой на верстак. – А еду ты попробуй сделать!

      Орех помолчал и снова подул на чай.

      – В мире вообще куча оружия, брат. Бомбы, патроны, самолеты эти… Лишь бы стрелять в кого-то. Потому что проще и быстрее, чем самому вырастить, кого-то убить. И сожрать то, что у него есть. Ну или его самого, например.

      Хорек зычно отрыгнул и подытожил:

      – А самое смешное, что мы все сдохнуть успеем раньше, чем потратить то оружие, каким можно друг друга убить. Мрак, да?

      Орех встал, чтобы размять замерзшие ноги.

      – Долго тут будем сидеть? – наконец спросил он, подходя к верстаку. На нем, помимо всякого хлама, лежало несколько заготовок под патроны винтовочного калибра.

      – Да я вообще только пожрать зашел, а тут эти говнюки на машине. Гасить их надо! Сидеть тут теперь часа два, не меньше.

      – А кто это был? Рейдеры?

      Хорек подложил матрас и лег на него.

      – Рейдеры, рейдеры… Мудаки это были, вот кто. Ни о себе, ни о других не думают. Хоть все люди вымрут, а мудаки на джипах все равно останутся.

      – А откуда вы знаете, что это был джип? – Орех ругнулся про себя за это опять выскочившее «вы».

      – Потому что тут один идиот с машиной. Точнее, их несколько, идиотов этих, но машина – одна. Раньше, еще по весне, их много было. Катались тут, стреляли, врезались. А сейчас только эти остались.

      – Ну, машина – это быстро. Можно уехать… – без особой уверенности сказал Орех.

      – Ага. Если за городом. А тут всегда понятно, куда ты уехал. И слышно. И запах. И ремонт еще. Да и вообще – неспортивно это, – усмехнулся Хорек.

      Орех начал пить чай. Он был кислый и невкусный, но теплый. Тошнота начала отступать.

      – Так вас тут много, получается? – спросил он. – Сколько примерно?

      – Ага, щас… Это, может, секрет профсоюза? – ухмыльнулся Хорек. – Да никто тебе не скажет, брат. Может, десять. Может – сто. Может и тыща. Хрен его знает.

      – Вы разве друг с другом не общаетесь?

      – Кто-то общается. Стайками ходят. Стайками же и дохнут, – Хорек закашлялся и постучал себя по груди. – Но в основном одиночно или парами. Мы это называем «семья».

      – У вас что, уже и своя терминология есть?

      Хорек с интересом посмотрел на Ореха.

      – Блин, ты что, антрополог, что ли?

      Спросил он это как-то иначе, и Ореха посетила неприятная мысль о том, что Хорек умнее, чем хочет казаться.

      – Просто. Любопытно.

      – Да нет у нас нихрена. Так, по мелочи. Никто не придумывает никаких названий, не собираемся мы почти нигде, кроме как на набережной, когда вы или еще кто приплывает. Нет у нас тайных знаков и прочей этой стругацкой херни. Люди живут себе и живут. Стараются никому на глаза не попадаться. Рыбак рыбака, брат.

      Орех напрягся. Ему показалось, что рейдер прочел его мысли – не мысли даже, а так,