Внезапно в дверь стучат. Этгар Керет

муж, и я не дам тебе разрушить мою семью, слышишь?

      Мирон покачал головой.

      – Ты не знаешь, как моя жизнь выглядела весь последний год, – сказал он мужу. – Ад. Даже не ад, а просто одно большое затхлое ничто. Когда так долго живешь ничем, а потом появляется нечто, не можешь от него отказаться. Ты же понимаешь, правда? Я знаю, что ты понимаешь.

      Муж закусил нижнюю губу, а потом сказал:

      – Если ты встретишься с ней еще раз, я тебя убью. Я не шучу, ты знаешь.

      – Убей, – пожал плечами Мирон, – меня это не пугает. В конце концов мы все умрем.

      Муж поднялся над столом и всадил кулак Мирону в лицо. Первый раз в жизни Мирона ударили с такой силой, и он ощутил, как острая, горячая боль разлилась от середины лица в стороны. Через секунду он понял, что лежит на полу, а муж стоит над ним.

      – Я увезу ее отсюда! – закричал муж и стал пинать Мирона в ребра и в живот. – Я увезу ее отсюда в другую страну, и ты не узнаешь куда. Ты ее больше не увидишь, понял? Дерьма кусок.

      Двое официантов навалились на мужа и кое-как сумели оттащить его от Мирона. Кто-то крикнул бармену, чтобы тот вызвал полицию. Все еще касаясь щекой прохладного пола, Мирон увидел, как муж выбегает из кафе. Официант склонился над ним и спросил, в порядке ли он, и Мирон попытался ответить.

      – Вы хотите, чтобы я вызвал скорую? – спросил официант.

      Мирон прошептал, что нет.

      – Вы уверены? – настаивал официант. – У вас носом идет кровь.

      Мирон медленно кивнул и закрыл глаза. Он изо всех сил пытался представить себе эту женщину, которую больше никогда не увидит. Он пытался и почти сумел. Все его тело болело. Он чувствовал себя живым.

      Команда

      Мой сын хочет, чтобы я ее убил. Он еще маленький, ну и не вполне понимает, как это сказать, но я отлично улавливаю, чего ему надо.

      – Хочу, чтобы папа ее сильно побил, – говорит он.

      – Чтоб аж заплакала? – спрашиваю я.

      – Не, – он качает головой, – еще сильнее.

      Он не жестокий мальчик, мой сын, ему уже почти четыре с половиной, и я не помню, чтобы он хоть раз в жизни попросил меня кого-нибудь побить. И еще он зазря ничего не попросит – хоть фруктовый лед, хоть рюкзак с “Трансформерами”. Он просит, только если ему вот прямо надо. Только если вот реально заслужил. Весь в папу. И уж позвольте сказать, совсем не в маму. Когда она возвращалась домой со слезами на глазах и очередной байкой про кого-нибудь, кто обозвал ее на дороге или недодал ей сдачи, я ее просил пересказать все раза три-четыре, расспрашивал, до самых подробностей дознавался. И в девяноста процентах случаев выяснялось, что вообще-то она сама виновата. Что тип этот на дороге за дело ее обозвал, а тот со сдачей просто насчитал ей НДС. Но Роишка мой – он не такой. И если он просит папу побить сильнее, чем “чтобы плакала”, я знаю, что это неспроста.

      – Что она тебе сделала? – спрашиваю. – Побила?

      – Нет, – говорит. – Но когда мама и Амирам уходят, а она приходит со мной сидеть, она закрывает дверь на ключ и оставляет меня в темноте. И не открывает, даже когда я плачу