Внезапно в дверь стучат. Этгар Керет

что в какой-то момент должен признаться толстяку, что он не Рувен, но вместо этого понял, что посматривает на часы и произносит:

      – Ничего страшного, всего-то на десять минут.

      После этого они несколько секунд помолчали, и Мирон спросил, в порядке ли дочка. Толстяк сказал, что да, просто сейчас она пошла в новый садик и каждый раз, когда он отводит ее туда по утрам, расставание проходит тяжело.

      – Бог с ним, – прервал себя толстяк, – у тебя и без моих проблем голова забита. Давай к делу.

      Мирон глубоко вдохнул и стал ждать.

      – Смотри, – сказал толстяк, – пятьсот – это слишком. Отдай мне за четыреста. Даже за четыреста десять, а я обязуюсь взять шестьсот штук.

      – Четыреста восемьдесят, – сказал Мирон, – четыреста восемьдесят. И только если ты согласишься взять тысячу.

      – Пойми, – сказал толстяк, – рынок сейчас хреновый, рецессия же. Только вчера я в новостях видел, как люди из мусорников едят. Если будешь упираться, мне придется задорого продавать. Если я буду задорого продавать, никто не купит.

      – Не волнуйся, – сказал ему Мирон, – на каждых троих, которые едят из мусорника, приходится один, который ездит на “мерседесе”.

      Толстяка это рассмешило.

      – Мне говорили, что ты жесткий, – ворчливо улыбнулся он.

      – Да я как ты, – Мирон тоже улыбнулся, – просто пытаюсь выживать.

      Толстяк вытер потную ладонь о рубашку и протянул ее Мирону.

      – Четыреста шестьдесят, – сказал он. – Четыреста шестьдесят – и я беру тысячу штук. – А увидев, что Мирон застыл, добавил: – Четыреста шестьдесят, тысяча штук, и я у тебя в долгу. А кто, как не ты, Рувен, знает, что в нашем деле долг платежом красен.

      Последняя фраза заставила Мирона пожать протянутую руку. Впервые в жизни кто-то оказался у него в долгу. Этот кто-то думает, что Мирона зовут Рувен, но пусть хоть так. А в конце завтрака, когда они поспорили, кто оплатит счет, Мирон, почувствовав, как маленькая горячая волна разливается у него в животе, успел опередить толстяка на десятую долю секунды и первым сунуть официанту в руку смятую купюру.

      С тех пор это стало почти привычным. Мирон усаживался, делал заказ, напряженно ждал каждого нового посетителя кафе, и если этот посетитель начинал слоняться между столиков с растерянным видом, Мирон без тени сомнения махал ему рукой и приглашал сесть.

      – Я не хочу таскаться с тобой по судам, – сказал ему один мужик с лысиной и густыми бровями.

      – Я сам не хочу, – согласился Мирон. – Всегда лучше решить дело добром.

      – Только заранее предупреждаю, что я не могу выходить в ночную смену, – заявила одна кудрявая баба с силиконовыми губами.

      – Ты что2 хочешь, – скривился Мирон, – чтобы все выходили в ночь, а ты нет?

      – Габи просил передать, что ему очень жаль, – сообщил парень с серьгой в ухе и гнилыми зубами.

      – Если ему действительно жаль, – строго сказал Мирон, – пусть придет и скажет об этом сам, без посредников.

      – По