Отсрочка. Жан-Поль Сартр

пальцы вот так; я расспрошу у горничной в отеле, она арабка.

      Пьер продолжал хранить молчание. Мод бросила на него беспокойный взгляд и продолжала:

      – Тебе нужно купить себе такие же, а то ты всегда ходишь по комнате босиком; знаешь, они подходят и женщинам, и мужчинам…

      Пьер резко остановился посередине улицы.

      – Хватит! – прорычал он.

      Она в недоумении тоже остановилась.

      – Что с тобой?

      – «Подходят и женщинам, и мужчинам!» – передразнил он Мод. – Сколько можно? Ты прекрасно знаешь, о чем я думал, пока ты болтала! Ты ведь тоже об этом думала, – в бешенстве добавил Пьер. Он облизал губы и язвительно усмехнулся. Мод хотела что-то сказать, но посмотрела на него и осеклась.

      – Просто никто не хочет смотреть правде в глаза, – продолжал он. – Особенно женщины: когда они о чем-то думают, тут же начинают говорить о другом. Разве не так?

      – Но, Пьер, – растерянно сказала Мод, – ты совсем сошел с ума! Я не понимаю, что ты говоришь. О чем, по-твоему, я думаю? И о чем думаешь ты?

      Пьер вынул из кармана книгу, открыл ее и сунул ей под нос:

      – Об этом.

      Это была фотография обезображенного лица: носа не было, на глазу белела повязка.

      – Ты… ты это купил? – изумилась она.

      – Да, – сказал Пьер, – ну и что? Я мужчина, и я ничего не боюсь: я просто хочу видеть, какое лицо у меня будет через год.

      Он помахал фотографией у нее перед носом.

      – Ты будешь меня любить, когда я стану таким?

      Ей стало страшно от такой мысли, она все отдала бы, лишь бы он замолчал.

      – Отвечай! Будешь любить такого?

      – Хватит, – сказала она, – умоляю тебя, хватит.

      – Эти люди, – сказал Пьер, – живут в приюте Вальде-Грас. Они выходят только по ночам, да и то с маской на лице.

      Она хотела взять у него книгу, но он вырвал ее и сунул в карман. Мод посмотрела на него, губы у нее дрожали, она боялась разрыдаться.

      – Пьер, – прошептала она. – Так, значит, ты боишься?

      Он резко умолк и недоуменно уставился на нее. Оба на минуту замерли, затем он протянул:

      – Все люди боятся. Все. Не боятся только дураки; храбрость тут ни при чем. И ты не имеешь права осуждать меня, потому что воевать будешь не ты.

      Они молча зашагали дальше. Мод думала: «Он трус!» Она смотрела на его высокий загорелый лоб, на флорентийский нос, на его красивые губы и думала: «Он трус. Как Люсьен. Как же мне не везет».

      Силуэт Одетты плавал в световом мареве, тень ее уходила в сумрак гостиной; облокотившись о перила балкона, Одетта смотрела на море; Большой Луи думал: «Какая еще война?» Он шел, и красноватый свет заката плясал на его руках и бороде; Одетта чувствовала спиной уютную полутемную комнату, уютное прибежище, белую скатерть, слабо светившуюся в темноте, но Одетта была на свету, свет, знание и война входили в нее через глаза, она думала, что скоро он снова уйдет на войну, электрический свет сгущался пучками в зыбкости уходящего дня, пучками яично-желтого цвета, Жаннин повернула выключатель, руки Марсель двигались в желтизне под лампой, она попросила