Хронограф. Анна Кондакова

сходят с ума, а вместе с ними загнивает весь город: людей охватывает безумие, они жаждут крови и готовы разорвать друг друга в клочья. Достаточно одного оскверненного, чтобы городишка типа Краснодара сгинул в кровавых сумерках. Помнишь, как какой-то псих схватился за дробовик и перестрелял полную площадь людей? – Ева плотоядно оскалилась. – Это только начало гниения. Представляешь, насколько опасны эти парни, которых ты считаешь мучениками? Нет, их нужно очищать. Скверну можно извлечь в определенном возрасте. Если точнее, в семнадцать лет. Позже она укоренится в организме и разъест сердце изнутри. Раньше – её не подцепить.

      Сестра, увидев, что я окончательно запуталась в объяснениях, продолжила ровным, учительским тоном:

      – Наш отец спасал этих мальчишек, как же тебе не понять? Он помогал им и возвращал домой после ритуала очищения. Краснодар чист благодаря ему, но Питер гораздо грязнее. На нас с тобой возложена особая миссия. Мы не можем отказаться от неё, не можем воспротивиться. Поверь, я пыталась. – Она нахмурилась, но тотчас с лица стекли любые эмоции, кроме безразличия. – Мы с тобой продолжим его дело. Мы – охотницы, моя Мишутка.

      Бред. Ерунда. Нелепица. Жуткой-пожирающей-людей-тьмы не существует, как и магии. Наш отец был гениальным программистом, но никак не борцом со злом.

      Но провода… равнодушное ко всему выражение лица… холод кафельного пола…

      А ещё сны. Дурные. Пугающие. Невероятно реалистичные. Сны, что преследовали меня после посещения кабинета. В них время перекручивалось в узел, и чьи-то гулкие голоса напевали: «Алеф, бет, гимел, далет. Хе, вав, зайн».

      – А этот Роман, что вы сделали с ним? Убили?..

      Сестра покачала головой. Размеренно, точно нехотя.

      – Во-первых, мы не убиваем оскверненных, а возвращаем их туда, откуда взяли. Кем ты нас считаешь, сестрица? Монстрами? А во-вторых, когда бы я успела его поймать? Отца не стало четыре дня назад… – Её голос сорвался на обрывке фразы, и запах лекарств ещё ощутимее врезался мне в нос. – Если кто-то и укокошил того паренька, то не мы.

      – Ясно, – сказала, чтобы что-то сказать.

      Сестра резво вскочила с дивана и подала мне руку, приглашая за собой.

      – Что ты решила, Миш?..

      …Я допиваю приторный чай – от волнения переборщила с сахаром, – ставлю посуду в раковину и выключаю телевизор. Через пять минут подъедет школьный автобус, на который нельзя опаздывать, иначе получу прилюдный выговор от классной руководительницы. Хочется потоптаться под дверью в отцовский – теперь уже сестринский – кабинет, но я заставляю себя туго зашнуровать кеды и выйти во двор.

      Холодает. Сентябрь безраздельно властвует, окрашивая город в минорные тона. Березы опустили ветви в предчувствии близкой осени, настоящей, а не календарной. Наш двор, и без того бесцветный, окончательно посерел. Накрапывает мелкий дождь, самый противный из всех дождей. Колотит по козырьку крыши чисто по-питерски со всех сторон сразу.

      Я залезаю в автобус, набитый школьниками, и рассматриваю