Символ веры. Леонид Шувалов

пожал плечами, подхватил заступ и вышел следом за Яшкой.

2

      Сотниковский священник отец Фока обвенчал молодых сразу после Покрова.

      Еще вчера желтели березы, багрово горели осины, еще вчера мужики стригли овец и засыпали картошку в ямы, а вот сразу вдруг лег снег. Старики говорили: это на лютую и снежную зиму. А и хорошо, говорили. Такие зимы всегда к хорошему урожаю.

      Свадьба Тимофея Сысоева да Кати Коробкиной собрала все село. Свободные от дел сотниковцы толпились у паперти. Кто в церковь войти не смог, заглядывали через головы, слушали бас отца Фоки:

      – Сочетается браком раб Божий Тимофей…

      Тимофей стоял растерянно. Он то ликовал уже от одной мысли, что вскоре Катя станет принадлежать только ему, то вдруг сжимала ему сердце неявная какая-то, но тяжелая, как камень, тревога. Летом сысоевские сваты от Коробкиных вернулись ни с чем, а под осень зато к Сысоевым сам Кузьма Коробкин пожаловал. Тимофей заглянул в горницу, а Коробкин во всю спорит с отцом. Бог их знает, что обсуждали, но, увидев сына, Лука Ипатьевич плеснул в стакан чуток самогона, подмигнул:

      – Дочерь вот евонная согласная, а сам-то… торгуется!

      Тимофей сипло выдавил, не веря своему счастью:

      – Не упорствуйте, папаша…

      – Эк тебя разобрало! – даже обиделся Лука Ипатьевич.

      Кузьма Коробкин меж тем, опорожнив стакан и стукнув его донышком по столу, веско заметил:

      – Катька моя – девка ладная. Кому другому и не отдал бы, так что ты не сквалыжничай, сват, сына послухай!

      Только тогда, Тимофей понял: дело решенное.

      Мучило, конечно. Помнил, как бесстыдно смотрела Катька на Петьку Белова, как диковато все сманивала парня куда-то… Так ведь в прошлом все это, че поминать?..

      Отец Фока сунул крест под губы Тимофея, и тот испуганно вскинул голову.

      «Боже мой, – подумала Катя. – Этот угловатый нелюдимый парень, он ее муж?… Что ж будет? Что ж будет?…»

      А бывало, Тимофей бил Катю.

      Бил подолгу, молча. Не девкой ведь пришла к нему. Бил, а потом, как сраженный, падал на пол, плакал, закрывая лицо широкими крестьянскими ладонями.

      Горькие и беспросветные дни…

      Днем Катя помогала свекрови по хозяйству, всем телом ощущая ее непреклонную ненависть – догадывалась свекровь о многом, а ночами долго не могла уснуть. Страшил и пугал Тимофей, безмолвно притихший рядом, но и обида непонятная брала – ишь, лежит. Когда однажды Тимофей, не выдержав, развернул ее все же к себе, раздвинул коленом ноги, она даже обрадовалась смутно и все ж его оттолкнула.

      Задохнувшись от ярости, Тимофей принялся охаживать ее кулаком, но она и не пыталась уклоняться от ударов. Испугавшись собственного неистовства, Тимофей, как был, в исподнем выскочил на крыльцо, закурил жадно, растерянно, а Катю вдруг снова пронзила странная жалость. Когда продрогнув, Тимофей вновь вернулся в постель, она уже не стала его отталкивать…

      Как-то вдруг Катя поймала на себе ощупывающий взгляд свекрови. Ребенок Петра уже не желал скрываться. Надо было решаться на что-то и Катя