Светлый импульс. Мария Сергеевна Сорокина

любовь управляет поступками человека, меняет его, и часто таким вот образом заставляет забыть о самоуважении, пресмыкаться, подлизываться и терять свою личность.

      – Что оно здесь делает? Какого чёрта пряталось и подглядывало за нами? Оно извращённое, тупое или безумное? – брезгливо продолжает издеваться компашка, действительно, забыв про намерение сбросить Киртиса с крыши.

      Мне не привыкать – моё-то самоуважение давно сдохло в корчах и мучениях, и чтобы не нюхать нестерпимую вонь от его протухших останков, пришлось закопать их на задворках подсознания и забыть. И даже пресловутой любви не понадобилось для таких печальных изменений в личности.

      – А ну иди сюда, – свистит мне сверху один из парней.

      Отступать поздно, да и трусливо, но я всё же делаю несколько шагов назад, затем поворачиваюсь спиной, пытаясь сделать вид, что не слышал или не обратил внимания на эти слова. Конечно, этой жалкой попыткой не обмануть ни их, ни даже себя. Но поступить иначе – сложно. Страх, обида, ненависть к себе сдавливают шею, мешая дышать.

      Но ребята уже раззадорили друг друга и не намерены так просто отпустить беспомощную, пусть и не очень интересную жертву.

      Уже через пару минут, они с гиканьем догоняют и ловят меня, а затем тащат назад, к магазинчику. А потом и вовсе, поднимаются со мной наверх, приговаривая, что даже такому конченому трусу, как я, будет не страшно постоять на крыше, или даже прыгнуть с неё. Ведь на это способны даже самые жалкие и бесполезные создания.

      Я с самого начала знал, что ничем хорошим моё появление около них не кончится, и потому не очень-то удивлён. Тело зажато, все мышцы так сильно наряжены, что я даже не в силах сопротивляться, не могу врезать хоть кому-то из них в ухо. Да что там – ни ругательства и проклятия, ни даже жалкие просьбы не вырываются из моей глотки. Я будто связан, закован в футляр, заколдован, заморожен, и заранее разбит об жёсткую водную гладь.

      Меня поднимают на руки, раскачивают, готовясь бросить в воду, и я до конца даже не верю, что это происходит со мной.

      – Оставьте его в покое, – вдруг громко кричит Дженнис, решительно распихивает стоящих на краю парней, выдирает меня из их рук. – Стоило мне только спуститься вниз, чтобы отлить, как вы учинили очередную чушь! Вы подумали своими жабьими мозгами о последствиях? Что с вами сделают за покалеченного сына Магистра?

      Его слова отзываются в моём сердце с болью. Вроде бы я спасён, но только потому, что по недоразумению прихожусь сыном влиятельному человеку.

      Но Дженнис продолжает удивлять:

      – И вообще, сволочи охреневшие, десять на одного, это тупо и трусливо. Позорные зассыхи.

      Как ни странно, никто из «зассых» не рвётся начистить ему лицо за такие слова. Хоть их и больше, но они трусливее его. И ответить на его слова им нечего.

      – Идём, Ингрис, – Дженнис тянет меня за рукав и уводит в сторону, на противоположный край крыши. – Покурим, успокоимся, да и спустимся.

      Я беру из его рук сигаретку. Вообще-то, курить