Лени Фэнгер из Небельфельда. Марта Шарлай

разбирает кипы фотографий, которые делал Леон: в этой комнате вся их, брата и сестры, жизнь. Несколько сотен снимков, где Лени и Леон вместе; где Лени готовится поймать птенца, которого якобы сейчас выпустит Леон, где Лени машет Леону, зовёт его, улыбается ему, корчит рожицы, сердится на него, дразнит языком от обиды… Сотни, сотни Лени и Леонов, связанных одним моментом. Нет. Это одна Лени и один Леон связаны сотнями, тысячами моментов – других таких Лени и Леона нет во всём белом свете.

      Поминки – весь этот спектакль пять лет назад – фрау Фэнгер играла для других. Так надо. Другие убеждали фрау Фэнгер: она привыкнет к этой мысли. Каждый год в День поминовения она ходит на могилу к Леону, чтобы не забыть, где теперь его новое пристанище, чтобы привыкнуть к мысли, что Леон больше не появится на пороге их дома. Сколько ещё это продолжится?..

      Я знаю Леона целиком: его глаза, рот, нос, лоб… его большие, всегда тёплые руки… Если бы я ослепла, я пошла бы его искать в царство мёртвых – если бы мёртвые не утрачивали тел – я нашла бы его ощупью; по запаху; по голосу – если бы могла слышать. Да, он бы только сказал слово – не надо фразу, и я бы нашла его, моего Леона… Я упала бы в его объятия, нет, я бы вцепилась в него, я вытащила бы его сюда, закрыла бы его у алтаря Шекспира, заставила бы читать сонеты, а сама падала, падала бы в его голос, испытывая несравнимый ни с чем трепет. ЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеон… Я не знаю только одного – твоей души: что с ней? Где была она, когда ты не смотрел на меня, когда не читал сонеты, когда не пил с нами кофе, когда не жалел лимонного ягнёнка под моим ножом, когда не разбивал со мной на спор алого яйца, когда я переставала удерживать тебя, Леон?..

      Лени идёт по Небельфельду – городу, для которого Леона больше нет. Солнце такое яркое, нестерпимо яркое, призывает не скорбеть, но радоваться. А ведь сегодня день скорби.

      Яркие цветы в Пасху должны бы сами собой расцветать у дверей, пробивая каменистую землю, асфальт, брусчатку, – в знак настоящего чуда. А их приходится покупать на рынке или в лавочках. Лени не знает, какие цветы понравились бы Леону – будет выбирать, на какие глаз упадёт. Но едва заходит в первую цветочную лавку и видит океан цветов: роз, лилий, астр, гербер, тюльпанов и – и – и… она вылетает прочь, она задыхается, она не понимает, к чему это всё. Мне не надо этих цветов, венков на дверях. Я не ощущаю никакого праздника. Пусть Леон придёт и принесёт букеты, думает Лени. В конце концов, это его обязанность – выбирать цветы, или их с мамой, но никогда не её. И тащиться с венками по улицам – как нелепо она будет выглядеть… Ладно, ладно, я обещала, напоминает себе Лени, я сдержу слово…

      Но сначала – любимое занятие: купить какой-нибудь Cosmopolitan или Petra и усесться с сигареткой в забегаловке на старинной Бюргерштрассе. Вообще-то Лени не курит, но, листая за уличным столиком глянцевые страницы и отмечая тенденции нового сезона, – другое дело.

      «Привет,