Два лета. Эми Фридман

Что случилось? – спрашиваю я.

      – Послушай, солнышко… – Он замолкает, снова помехи. – Не уверен… следует приезжать… сейчас. – Его голос то исчезает, то снова появляется.

      Я пальцем зажимаю второе ухо. Во мне поднимается волнение.

      – Пап, я тебя не слышу! – практически кричу я; представитель авиакомпании откашливается. – Что ты говоришь?

      На линии сначала треск, но потом помех становится меньше.

      – Сейчас лучше? – спрашивает отец. – Я в гостинице в Берлине, и здесь ужасная связь…

      – В Берлине? – повторяю я в замешательстве.

      – Мисс? Прошу прощения. Мисс?

      Я поворачиваю голову: представитель авиакомпании смотрит хмуро.

      – Сейчас начнется рулежка, – объясняет она, в ее тоне вежливость борется с раздражением. Последнее одерживает верх. – Вы собираетесь лететь?

      – Ой, э-э-э… – Я иду в ее сторону. Вдруг замечаю, что у выхода на посадку пассажиров больше нет. – Пап, подожди минутку. Мне надо пройти в самолет.

      Он издает нервный смешок:

      – В том-то все и дело, дорогая. Я говорю, не надо. Я останавливаюсь. Внутри холодеет.

      – Не надо что?

      – Давайте скорее, мисс, – недовольно торопит представитель авиакомпании.

      Я слышу, как папа вздыхает.

      – Саммер, я думаю, тебе не надо приезжать. – Мы оба молчим. Потом он начинает очень быстро говорить. – Понимаю, что позвонил в прямом смысле в последнюю минуту, и я искренне прошу прощения, солнышко, но я много думал и понял, что сейчас не лучшее время для визита, ну то есть потому что я в Берлине по работе и все такое, и еще могут возникнуть другие обстоятельства, так что, возможно, следующим летом…

      Следующим летом? Не лучшее время? До меня не доходит смысл слов. Голова будто в тисках, ее зажимает все туже и туже, внутри разрастается боль.

      – Так мне не прилетать? – шепчу я, в горле ком. – Не садиться в самолет?

      – Извини, пожалуйста, солнышко, – тихо продолжает папа. – Просто сейчас не самое подходящее вре…

      Его прерывает жалобный предсмертный сигнал, и наступает тишина. Я отвожу телефон от уха и тупо смотрю на пустой экран. Ну конечно. Батарейка села. Мне и самой хочется жалобно вскрикнуть и отключиться.

      – Мисс, если вы не летите, – говорит мне представитель авиакомпании, – я должна закрыть двери. Простите. – Ее тон из недовольного превратился в злобный.

      Поднимаю к ней голову, слезы застилают глаза.

      – Папа мне только что сказал, чтобы не прилетала, – объясняю ей, будто ей есть до этого дело и она поймет.

      Но мои слова для нее – сигнал к действию. Не веря своим глазам, наблюдаю, как на своих высоченных каблуках она идет к двери, ведущей к самолету. Щелк. Дверь закрывается, и я вздрагиваю. Все кончено.

      Голова болит уже по-настоящему, ноги дрожат, и я просто падаю на коричневое сиденье. Прижав к груди сумку-шопер, я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. «Я думаю, тебе не надо приезжать», – сказал отец, и его голос теперь эхом раздается в моей голове. Почему он так поступил, отменил все,