Вошь на гребешке. Оксана Демченко

мере Йонгар именно так передал случайно услышанное им самим.

      – Хоть бы этого слабака из плоскости не занесло к нам, – поморщилась Милена, всматриваясь в лицо расслоившегося и продолжая кропотливо выискивать корни, связующие его с миром. – Нет в нем большого огня, так себе теплится, без азарта. Любить не умеет, ненавидеть опасается, страхи копит и про запас держит в себе. Спаси его мать серебра, если в наш лес забредет и на корень наступит, даже у опушки. Или я сегодня строга? Обычный плоский человек. Для кого-то родной и важный. Вот он, корешок, ничуть не гнилой.

      Позволив себе улыбку, Милена проследила крепкий корень. В мире рассловишегося человека держали не его дела и долги, хотя того и другого было в избытке, как у всякого живого. Кто-то ждал расслоившегося: тепло, но без надежды. Скорее с горечью…

      – Кто умеет ждать, тот полезен мне.

      Обнадежив себя, Милена постаралась зацепиться за корень. Проследить его, тянущийся вовне. Прочь из больницы, в недра многолюдного города, в хитросплетение бессчетных судеб и случайностей.

      – Чер!

      Кто бы ни прирос к расслоившемуся, сейчас этому человеку было плохо. Но помощи он не ждал и не искал. Разочарованная Милена осознала свою неспособность покинуть больницу, скользя вдоль корня. Пришлось переждать огорчение, позволяя себе ругаться любыми словами, благо одернуть некому. А затем уговаривать себя запастись терпением, вспомнив прелесть удела ловца. Засада – это не скука, а развлечение. Рано или поздно сторожевая нить дрогнет, и тогда придет время действовать.

      Вечер загустел на оконных стеклах спекшейся грязью, задернул шторы мрака, пряча нерадивость городских уборщиков. Милена приготовилась перетерпеть длинную ночь, унылую и даже тягостную в больнице. Люди спят. Только самым «тяжелым» нет отдыха. Кто-то перемогает боль, кого-то везут в операционную, врачи хотят отдыха и ничуть не настроены на активную помощь. Дважды в прошлую ночь Милена добиралась до приемного покоя, это на пределе дальности – и орала на врачей и больных. Те и другие раздражали неумением договориться и взаимно облегчить общение, а значит и лечение. Родственники врали, сами больные охали и закатывали глаза из-за боли, совершенно пустяковой по мнению первой ученицы. Врачи слушали, но не слышали, занятые своим… После крика положение ненадолго улучшалось. Врачи вздрагивали и принимались трудиться усердно, а больные прекращали заранее подозревать худшее для себя.

      – Что я им, привидение по имени совесть? – проворчала Милена, покосившись в сторону приемного покоя. – Плевать на всех. Только и это не интересно, они меня не замечают… Тоска.

      Корень вдруг дернулся резко, судорожно. Потемнел, готовый оборваться: Милена, снова выругавшись, ощутила сразу и свободу уйти от расслоившегося, и растущее отчаяние там, вдали. Если корень лопнет, иных надежных путей выбраться из неопределенного