Вошь на гребешке. Оксана Демченко

Шало встряхнувшись, Милена села и долго смотрела на свои руки, упертые в грязь, дрожащие. Победа досталась ей случайно. Победу ей, в общем-то, подарили. Только – кто? Бывшая первая ученица Файена глубоко втянула ноздрями воздух, улыбнулась миру, признавая: я живая, мне хорошо! Села удобнее, откинулась на борт машины, глядя в мутное небо, не умеющее быть глубоким и темным. На опушке затеплились один за другим фонари. Ветерок пригнал запах сырости. Сигнал жалобно охнул – и затих окончательно. Фары наоборот, мигнули и разгорелись – сперва мерзким фиолетовым, а затем еще более паскудным мертво-белым. Досадуя на фальшивый свет, спрятавший промельк истинного серебра, Милена нашарила камень. Встала и прошлась вдоль машин, без спешки разбивая все стеклянные бельма на их мордах. Восстановив ночь в правах хотя бы вблизи от себя, Милена осмотрелась.

      От кэччи, само собой, остались лишь следы их боевого соприкосновения с предметами плоскости – вмятины на кузовах, царапины на дороге, трещина через все лобовое стекло ближней машины. И еще – изморозь.

      В дальней машине за рулем по-прежнему сидел водитель, и глаза имел такие круглые и яркие, что Милена с долей сочувствия спросила у парализованного страхом мужчины:

      – Обделался?

      Звучание собственного голоса показалось искаженным, но не лишенным мелодичности. Ускользающе малая хрипотца украшала нижние нотки. Утратив интерес к водителю, Милена шагнула к средней машине, зажатой меж двух больших. Села на то самое место, с которого не так давно уполз на всех четырех трус в шикарном пальто. Внимательно изучив по-прежнему белое лицо и огромные, во весь глаз, зрачки, Милена улыбнулась женщине. Обдумала предстоящий разговор, сгребая единую кучу из потенциально годных слов. Старательно выговорила их все на местном наречии:

      – Пасиба. Ты дела… делала сирибро? Как делала? Харашо делала…

      – Нет у меня серебра! – всхлипнула женщина, с отчаянием глядя на Милену. – Господи, ну почему всем от меня что-то надо! Ничего у меня нет! Ничего! Даже дома. Я подписала эти бумаги, я трусливая дура и все подписала…

      – Бу-ма-ги, – напевно повторила Милена, исправляя выговор. – Ничего не нада. Ты не дура. Ты харашо… Чер! Мы с тобой – хорошо делали. Сделали. Справились. – Она рассмеялась, нагнулась и подобрала портфель, а затем и бумагу. Порвала её в мелкие клочья, подмигнула и еще раз улыбнулась. – Все слова знаю. Медленно привыкаю говаривать. Выговаривать. Меня зовут Милена. Ты меня вручила. Выручила? Я тебя выручила. Все хорошо. Все сзади… позади. Моно плакать. Мож-на кричать. Можно страхаться… бояться. Можно мне сказать, что плохо. Нужно сказать.

      Женщина слушала очень внимательно, кивала каждый раз, когда Милена делала ошибку и исправляла её. Постепенно ровная речь и особенно то неречевое, что доступно вальзу, что пряталось за словами, возымело действие. Напряжение позы ушло, руки женщины расслабились, согрелись. Бледность сменилась более здоровым тоном кожи. Женщина позволила