Последняя из единорогов. Питер Бигл

можешь, коли желаешь, пойти со мной, хоть я и предпочла бы услышать от тебя просьбу о другой награде.

      Шмендрик грустно улыбнулся.

      – Я думал о ней. – Он взглянул на свои пальцы, и единорог увидела оставленные на них укусами прутьев полумесяцы. – Но настоящее мое желание ты никогда исполнить не сможешь.

      «Вот оно, – подумала единорог, – ощущение первого паучьего прикосновения печали под кожей. Вот что значит путешествовать со смертным – и так будет всегда».

      – Нет, – ответила она, – я не могу обратить тебя в того, кем ты не рожден. Не более, чем могла бы ведьма. Я не могу превратить тебя в настоящего чародея.

      – Я так не думаю, – сказал Шмендрик. – Ну да ничего. Пусть это тебя не тревожит.

      – А меня это и не тревожит, – сказала единорог.

      В первый день их странствия сизоворонок пролетел совсем низко над ними, сказал: «Ну, чтоб меня неоперившимся в парнике заперли» – и прямиком понесся домой, рассказать обо всем супруге.

      Супруга сидела в гнезде и скучным голосом пела их птенчикам:

      Мошек и вошек, жуков и стрекоз,

      Слизня из кущей и червя из роз,

      Шмеля, улитку – причем не одну,

      Всех я, детишки, для вас отрыгну.

      Баюшки-бай, сколько хитрых хлопот,

      И не такое уж счастье – полет.

      – А я сегодня единорога видел, – сказал, едва опустившись на ветку, сизоворонок.

      – Чего ты, как я замечаю, не видел, так это нашего ужина, – холодно ответила супруга. – Терпеть не могу мужчин, которые треплются на пустой желудок.

      – Единорога, малышка! – Сизоворонок отбросил напускную небрежность и заскакал по ветке вверх-вниз. – Я не видал ни одного со времени…

      – Ты никогда ни одного не видал, – сказала она. – Это же я, ты не забыл? Уж я-то знаю, что ты в своей жизни видал, а чего нет.

      Сизоворонок оставил ее слова без внимания.

      – С ней шел один такой странный, весь в черном, – затарахтел он. – Собираются Кошачью гору перевалить. Уж не в страну ли Хаггарда они направляются. – Он склонил голову под артистичным углом, который и завоевал когда-то сердце его супруги. – Представляешь картину, – восторженно заливался он, – садится старый Хаггард завтракать, а к нему в гости единорог пожаловал, нахальный, как я не знаю кто, тук-тук-тук в его дрянную дверь. Да я бы все отдал, чтобы посмотреть…

      – Надеюсь, вы двое не весь день потратили, любуясь на единорогов, – прервала его, щелкнув клювом, супруга. – Сколько я понимаю, она, во всяком случае, считается большой затейницей по части организации досуга.

      И супруга пошла на него, ощетинив перья на шее.

      – Лапочка, да я с ней даже не виделся… – начал сизоворонок, и супруга знала, что не виделся, попросту не посмел бы, но все равно дала ему клювом по башке. Она была женщиной, прекрасно умевшей использовать мелкие моральные преимущества.

      Единорог с чародеем шли сквозь весну, они перевалили ласковую Кошачью гору и спустились в фиалковую,