Последняя из единорогов. Питер Бигл

с тобой.

      Из другой клетки, ближайшей, донеслась колкая дрожь бронзы.

      – Думаю, времени у нас очень мало, – сказала единорог. – Ты действительно можешь освободить меня?

      Высокий чародей улыбнулся, и даже его бледные пальцы полнились весельем.

      – Я говорил тебе, что ведьма сделала три большие ошибки. Твое пленение было последней, а поимка гарпии второй, потому что обе вы настоящие и Маме Фортуне так же трудно обратить вас обеих в свою собственность, как удлинить зимний день. Но, приняв меня за такого же шарлатана, как она, старуха совершила первую и самую роковую. Потому что я тоже настоящий. Я Шмендрик Волхв, последний из пламенных свами, и я старше, чем выгляжу.

      – А где второй? – спросила единорог.

      Шмендрик засучивал рукава.

      – Рух тебя пусть не тревожит. Я задал ему еще одну загадку, но у этой нет ответа. Он, может быть, никогда больше и с места не сдвинется.

      Шмендрик произнес три угловатых слова и щелкнул пальцами. Клетка исчезла. Единорог стояла среди деревьев – апельсинов и лимонов, груш и гранатов, миндалей и акаций, – у ног ее бил из земли тихий ключ, над головой разрасталось небо. Сердце ее стало легким, как дым, она собирала все свои телесные силы, чтобы махнуть огромным скачком в нежную ночь. Однако позволила искусу скачка уплыть от нее не исполненным, ибо знала, хоть и не могла их видеть, что прутья остались на месте. Слишком стара она была, чтобы не знать.

      – Прошу прощения, – сказал где-то в темноте Шмендрик. – Я предпочел бы освободить тебя именно этим заклинанием.

      И запел что-то холодное и негромкое, и странные деревья сдуло, точно пушинки с одуванчика.

      – Это заклинание повернее, – сказал он. – Прутья теперь хрупки, как старый сыр, я раскрошу их и разбросаю, вот так.

      Но тут же ахнул и отдернул руки. С каждого его длинного пальца капала кровь.

      – Должно быть, напутал в произношении, – хрипло сообщил он. И спрятал руки под плащ, и сказал, стараясь, чтобы голос его прозвучал легко: – Раз на раз не приходится.

      Несколько царапнувших ухо кремневых фраз, трепет поднятых вверх окровавленных рук Шмендрика. Нечто серое, ухмылявшееся, похожее на медведя, но куда более крупное, хромая и хмуро похмыкивая, вывалилось неизвестно откуда, полное жажды расколоть клетку, как орех, и когтями порвать единорога в клочки. Шмендрик приказал зверюге вернуться в ночь, однако она не послушалась.

      Единорог отступила в угол и опустила голову; но тут в своей клетке, тихо зазвенев, шевельнулась гарпия, и серое чудище повернуло то, что, наверное, было его головой, и увидело ее. После чего, издав мутное, булькающее восклицание ужаса, сгинуло.

      Чародей дрожал и ругался. А после сказал:

      – Я уже вызывал его как-то, давно дело было. И тогда тоже справиться с ним не смог. Теперь мы обязаны нашими жизнями гарпии, и, возможно, она еще до восхода солнца потребует, чтобы мы вернули должок. – Он помолчал, переплетая израненные пальцы, ожидая, когда заговорит единорог. И не дождавшись,