Фимаитина. Марк Львовский

почитайте, пожалуйста, свои стихи.

      – Пожалуйста! – произнесло ещё несколько голосов.

      – Я не слишком люблю свои стихи, хотя есть и вполне удачные. Кроме того, у меня скверная память, и я помню только те, что прошли из сердца в мозг и обратно, заключив их в пожизненное кольцо. Например, это. Называется оно «Дом отдыха». Юра прокашлялся и резким голосом стал читать:

      Дом отдыха. Сугробы снежные.

      Фонарь, похожий на серьгу.

      Протоптаны тропинки свежие

      в глубоком голубом снегу.

      Ночной состав кричит на станции,

      тараща сонные глаза.

      Сегодня в клубе вечер с танцами

      и значит, переполнен зал.

      Вошла. Еще твой взгляд растерянный

      к потокам света не привык,

      уже с улыбкой, парень стреляный,

      к тебе подходит массовик.

      И голос бархатисто-ласковый

      плетет бессмысленную смесь.

      И весь он маслянисто-лаковый

      и, как тюлень, блестящий весь.

      Ты комплиментом не улещена,

      нет-нет, ему несдобровать!

      Но ты веселая, ты – женщина,

      и ты идешь с ним танцевать.

      Его глаза мутны, как лужицы.

      Мелькают тени на стене.

      И все вокруг плывет и кружится

      и исчезает в пелене…

      Потом, покинув дом протопленный,

      девчонок, пляшущих в кругу,

      ты с ним идешь тропой, протоптанной

      в глубоком голубом снегу.

      И взгляд уже не возмущается,

      и тяжелеет голова,

      и поцелуи возвращаются,

      и все прощаются слова.

      Всему, всему на свете верится,

      все сказка, а не сон дурной.

      А ключ уже послушно вертится

      В бесшумной скважине дверной…

      Потом идешь в пальто распахнутом,

      твой путь деревья стерегут

      в снегу, тропинками распаханном,

      в глубоком голубом снегу.

      Не просишь у себя прощения,

      не ждешь спасения в слезах.

      Но что-то кроме отвращения

      застыло у тебя в глазах.

      Там, дома, кто-то бродит скверами

      и, папиросу теребя,

      ругает ночь словами скверными

      и ждет тебя, тебя, тебя…

      – Ну что, вогнал вас в тоску? Сами напросились… Потому что невесёлая это штука – моя жизнь…

      – А из тех стихов, что были напечатаны в «Метрополе»?

      – Не помню. Да Бог с ними. Вот это – много лучше напечатанного в «Метрополе»; называется «Еврейское кладбище»:

      Мне кажется, что ветры могут дунуть

      и разметать, не напрягая щек,

      ограду, над которой могендувид

      взлетел, как деревенский петушок.

      Мне кажется, здесь все