Фимаитина. Марк Львовский

идти за перцем к Липкиным иль не.

      Все рассмеялись.

      – В который раз убеждаюсь, – весело проворчала Инна Львовна, направляясь за перцем, – что евреи, в конце концов, погубят великий и могучий…

      – Именно поэтому их очень скоро скопом отправят в Израиль, – сказал Горин.

      – Вы не могли бы уточнить, когда? – спросил Валерий Николаевич.

      – Скоро. Помяните моё слово – скоро.

      И добавил:

      – У меня двусторонняя телепатическая связь с ЦК КПСС.

      Получил перец, галантно поцеловал руку Инны Львовны и, раскланявшись, вышел. Пир продолжался.

      – Фима, – вдруг обратилась к нему Инна Львовна, – мне сказали, что вы хотели почитать нам свои стихи.

      Щёки Фимы стали ярче обитой им двери, и он с гневом, смешанным с восхищением, взглянул на безмятежно наливающего себе виски Валерия Николаевича.

      – Если я вас не утомлю… Дело в том, что это очень длинное стихотворение…

      – Не такое уж длинное, – встрял Валерий Николаевич, – вытерпеть можно.

      Фима вздохнул, привстав, вытащил из заднего кармана брюк аккуратно сложенные листки, расправил их, и чувствуя, что в горле образовался ком, долго откашливался, сделал глоток виски, и, наконец, начал читать «Плащаницу».

      Ее история проста —

      Под крики, стоны и рыданья,

      Христа со смертного креста

      Сняв, обернули этой тканью.

      Она легла без суеты,

      Торжественно, как покрывало,

      И навсегда его черты

      В свое плетение вобрало.

      – — – —

      Скончался он в канун Субботы,

      И не могильная плита

      Укрыла мёртвого Христа,

      А каменное чрево грота.

      Ко входу в грот скатили камень,

      Установили строгий пост,

      Чтоб не был выкраден Христос

      Печальными учениками.

      Кричали сонные возницы,

      С Голгофы плыл последний воз…

      Лежал в объятьи плащаницы

      Непохороненный Христос.

      И тихо было в мире этом,

      И, возведённый в важный сан,

      Светился грот печальным светом,

      Себя являя небесам.

      И вдруг раздался грома грохот,

      Сверкнула молния с небес,

      Копьём своим коснулась грота —

      Христос очнулся и… исчез.

      Как странно – вдруг его не стало,

      И ткань, беспомощна, пуста,

      Лицом Христа легко упала

      На плечи стертые Христа.

      Ушла Суббота, не печалясь,

      Ушла, сурова и проста.

      Три мироносицы примчались,

      Но в гроте не было Христа —

      Лежала в нем печалью вдовьей,

      Уж обращенная к векам,

      Небрежно сложенная вдвое,

      Христом покинутая ткань.

      – — – —

      Ее хранили от пиратов,

      Пожаров,