Рассказы, воспоминания, очерки. Марк Львовский

так убрано, так сверкает паркет, что каждая соринка, исходящая от тебя, – а попробуй не сорить при нашей работе, – кажется святотатством.

      Никогда не видел хозяев квартир. Только хозяек. Это всегда были средних лет, красивые, строгие, недоступные и почему—то высокие женщины, наверняка с высшим образованием. И очень редко видел стариков. Куда их девают? И дети в этих квартирах шумели как—то не так, как—то очень по—деловому, да и шум этот доносился из такой дальней комнаты, что – ни приведи, Господи! – случись что-нибудь с ребенком, и добежать не успеешь…

      О чаевых я и говорить не буду. Какие чаевые от настоящих большевиков?

      Порог такой квартиры я и переступил однажды, чтобы вставить роскошный шведский замок в величественную дверь огромного хозяйского кабинета. И первое, что увидел над письменным столом – здоровенное цветное фото Арафата, улыбающегося, самодовольного. Вокруг Арафата висели многочисленные фотографии упитанных ближневосточных шейхов, грустное, наверное, последнее фото Насера, фото Хафеза Асада, короля Хусейна и прочих.

      Из чрева книжного шкафа сверкали цветастые корешки книг, украшенные арабской вязью. Было ясно, что хозяин – деятель ближневосточного ведомства.

      В полной тишине я весело ковырялся стамеской в дубовой двери, как вдруг появился старичок. Маленький, чернявый, взъерошенный, курносый, с озорными глазами, и очень небритый. На редкость очаровательный, несуразный старичок. Он прошмыгнул мимо меня в кабинет, сел в темное кожаное кресло, при этом ножки его болтались в воздухе; точно как шкодливый первоклассник, подмигнул мне и высоким голосом приказал не обращать на него никакого внимания и продолжать работать.

      Работа спорилась, старичок был прелесть, настроение – превосходное, и, скорчив лицо идиота, я спросил, ткнув пальцем в фотографию Арафата:

      – А это ваш родственник?

      – Что?!

      Старичок взвизгнул, сжался, а потом, запрокинув голову, так захохотал, что в кабинет одновременно ворвались перепуганная хозяйка и почтенная краснолицая дама в фартуке.

      – Ты слышишь… Клава, – визжал в перерывах хохота старичок, – он… решил… что этот… с полотенцем… мой…

      Старичка нежно понесли из кабинета. Он дрыгал ножками и вопил:

      – Умираю! Родственник! Послушайте, мастер, – голос уже слышался издали, – остальные, которые в полотенцах, с откормленными харями, – все, все мои племянники… Ха—ха—ха…

      Простились со мной сухо, и приглашения бывать ещё не последовало…

      «Уголовник»

      Вхожу в квартиру и вижу мрачного дядю. Мне становится страшновато.

      – А ведь я только вчера из тюрьмы. По первому разу, веришь?

      – Конечно, – угодливо сообщаю я.

      – Рюмашку примешь?

      – Нет, нет, мне до обивки нельзя…

      – Понял. Ну, а я чуток.

      Он выпил увесистую рюмку и просветлел.

      – Опохмеляюсь. Вчера, от радости, что домой вернулся, перебрал немного. Ну, и сколько,