Хозяйка чужих снов. Мистическая быль. Алексей Большегоров

что вы, право. за человек! Пристали с ножом к горлу, нет на вас управы, ей богу! – все ворчал и ворчал Сергей Дмитриевич, приходившийся двоюродным дядькой Владимиру Сагилевичу, и по понятным причинам не афишировавший своего родства, равно как и не любивший отвечать на вопросы, касавшиеся племянника. До революции Сергей Дмитриевич живал подолгу в Острове, в тех краях его семья владела худеньким именьицем, а у него самого имелась небольшая врачебная практика, правда, со временем, сама собой, захиревшая. Отец Веры приятельствовал с Сергеем Дмитриевичем, и она надеялась, что в память о нем, он не сможет отказать ей. И впрямь, старик, в конце концов, сдался.

      – Ладно, Бог с вами, уговорили. Одно, помирать! – обреченно проворчал он. – Владимир, предчувствуя недоброе, примерно за год до ареста, отдал мне три папки. Все, что у него находилось дома, изъяли при обыске. У меня, кстати, тоже искали, да вот им, кукиш! Я свез их в наш родной Остров, когда навещал родимые могилки. Там и закопал, прямо на кладбище, под самой плитой отца, с правой стороны, примерно посредине. Так что, если нужно, милости прошу, на папину могилку. Папки я завернул в старую холстину и положил в кожаную сумку, типа планшета, только побольше. С такими сейчас почтальоны ходят. Вот и все, чем могу помочь тебе, дочка, – его глаза увлажнились, голова затряслась, он заплакал. Ей стало неловко и безумно жалко старика. Она смущенно и долго благодарила, обещала зайти и ушла, чтобы больше никогда его не увидеть. Спустя неделю, на святой праздник Троицы Сергей Дмитриевич скончался.

      Островское кладбище она отыскала быстро. Торговавшая зеленью старушка показала ей короткую дорогу и, миновав широкий деревянный мост, соединивший берега реки Великой, она вышла к погосту. Стояло начало лета. День выдался сухой и жаркий. Высокая сочная трава обрывалась у хлипкой, расхлябистой, смотревшей в разные стороны ограды и, опоясав песчаный бугор, лениво пыливший перед входом, уходила вглубь кладбища, окружая пышным зеленым ковром кресты и могилы. Ворота были распахнуты настежь, и если кому-нибудь вздумалось затворить их, из этой затеи вряд ли бы вышел толк. Дощатые створки намертво вросли в землю, как бы не желая преграждать путь в сию скорбную юдоль печали. Она прошла вперед и, свернув направо, наткнулась на высокое мраморное надгробие. Выбитая надпись указала ей место. С минуту постояв перед могилой, она отсчитала глазами середину и, вытащив из портфеля детскую лопатку, предусмотрительно взятую с собой, взрыхлила ей землю. Отвердевшая на жаре почва поддавалась неохотно, слабенькая, годящаяся лишь для песочницы деревяшка, отчаянно трещала, впиваясь в иссохшийся грунт. Она продолжала копать, пока лопатка не уперлась во что-то плотное и плоское. Пальцы нащупали кожу. Сумка с папками Сагилевича открылась ее взгляду.

      – Какая-то вы пасмурная сегодня, – заметил Вере Поленов, в перерыве заседания Пироговского общества хирургов. – Случилось что-то? Дома?

      – Да