Хозяйка чужих снов. Мистическая быль. Алексей Большегоров

на пляже, едва только стемнеет, как он не раз проделывал это с другими девушками. Но его отпуск заканчивался, и он подумал, что будет лучше провести этот вечер дома с матерью. Завтра он уезжает в часть, за сотни километров отсюда, и кто знает, свидеться ли он еще с ней? О своем, высказанном под гипнозом пророчестве, он ничего не знал. Вера промолчала о нем. Иначе, ей пришлось бы признаться, что она намеренно ввела его в транс и что-то выпытывала, пользуясь его состоянием. Ему это вряд ли понравилось бы, и она лишь сказала, что он бредил во сне. Здесь в Одессе, находясь дома, в привычной для себя обстановке, он начал забывать о своем даре, видения прекратились, вместе с ними ушли и ночные кошмары. Его дар спал, и некому было разбудить его. Поначалу, ему это нравилось, он отдыхал и наслаждался жизнью, но потом стало тяготить. Его чудесные способности куда-то исчезли, растворились без остатка в соленой воде Черного моря. Он начал тосковать по Ленинграду, по задушевным разговорам с Верой, которые, как-то сами собой, плавно и незаметно перетекли в симпатию, а может, и во что-то большее. Утраченный дар и она, врач Снегирева, Вера, Верочка слились в его сознании воедино. Он уже не отделял ее от него, потому что был уверен, что без нее ему не обрести его вновь. Он не был тщеславен, но был, по-своему, честолюбив, очень честолюбив. Он подумал написать ей, когда прибудет на новое место службы.

      Его письма она не застала. Она уехала из Ленинграда в конце июня, когда подоспел ее отпуск. Опять помог доктор Верещагин. Через Главное управление кадров Наркомата Обороны он выяснил предстоящее место службы Виктора, и Вера отправилась к нему. Городок Дрисса, позже переименованный в Верхнедвинск, где размещалась танковая бригада Виктора, лежал в узком междуречье Западной Двины и Дриссы, и еще со времен войны с Наполеоном здесь был устроен укрепленный лагерь. Городишко был деревянный, лишь в его центре можно было насчитать с пяток другой каменных строений. За домами проглядывались обширные огороды, сменявшиеся вишневыми и яблоневыми садами, раскинувшимися вдоль берегов. Если бы не доносившийся с полигона рев танковых моторов, ничто бы не нарушало благостную атмосферу патриархальной провинциальной глуши. Виктор со своей ротой отбыл на маневры, и ей выпало время, чтобы освоиться. Она сняла комнату в большом бревенчатом доме на крутом берегу реки, возле самого обрыва, и стала поджидать Виктора. Он пришел к ней в тот самый день. Запыленный, почерневший от загара, пропахший соляркой и потом, с горящими глазами на плохо отмытом от копоти лице, он сгреб ее в объятия и долго держал, целуя в губы, щеки, волосы. Она отвечала страстно, жарко…

      – Как ты тут…? – смогла, наконец, вымолвить она, когда, пресытившись любовью, они молча лежали на широкой деревянной кровати в полутемной из-за наступившего вечера комнате. Ей хотелось добавить без меня, но в последний момент слова замешкались, смешались и так и не слетели с ее полуоткрытых, нежно очерченных губ.

      – В норме,