Хозяйка чужих снов. Мистическая быль. Алексей Большегоров

его даром серьезно, сейчас куда лучше помалкивать, – не сводя глаз с плаката, рассудила она. Глубокая морщина разрезала ее лоб, по лицу пробежала тень, взгляд посуровел и стал жестким.

      – Ну, как у нас дела? Нас можно поздравить? – быстро, почти скороговоркой произнесла Вера, закрывая за собой дверь Викторовой палаты и весело поглядывая на открытую, ярко красную коробочку, стоявшую на тумбочке у изголовья кровати. Кроме него в помещении никого не было. Весь народ, а в палате лежали одни ходячие, разошелся. Нежданное посещение вождя необходимо было перекурить. Не отрывая взгляда от ордена, который он держал перед собою, Виктор отрешенно бросил:

      – А он ведь еще не старый, а проживет недолго.

      – Тсс! Что ты такое говоришь, не смей! – испугалась Вера, усаживаясь к нему в ноги. Она сразу поняла, что он имеет в виду Жданова.

      – Я говорю, что вижу.

      – Но как это с тобой происходит? Как? – горячилась она, не находя ни одного, сколько-нибудь рационального объяснения.

      – Да сам не знаю, засыпаю и вижу.

      – Ладно, тогда ответь, сколько проживу я, когда мне предстоит умереть? – Его взгляд остановился на ней, потом он закрыл глаза и через минуту изрек:

      – Ничего.

      – Что, ничего?

      – Я ничего про тебя не видел, когда спал, да и не могу я так, по заказу.

      – Вот что, – в раздумьях проронила Вера. – Ты должен подумать и постараться вспомнить, разложить по полочкам, как это…, знание, – наконец нашла она подходящее слово, – к тебе приходит, вследствие каких причин, побудительных импульсов, каких-то разговоров…, а потом рассказать мне. Но только мне, и никому более! Не вздумай что-то ляпнуть здесь, своим по палате, или того хуже, кому-нибудь из персонала, и… – она запнулась, – Андрею Львовичу, тоже не надо. Я тебя заклинаю, Витя. Ты меня понял!? – она умоляюще, во все глаза смотрела на него.

      – Да понял, понял, – глухим, но уже не таким отрешенным голосом вымолвил он.

      – Вот и замечательно, а теперь отдыхай, а я пойду, поработаю, – одернув смятое одеяло, она вышла в большой задумчивости. Вера растерялась. Ее глубокий, но позитивистки воспитанный ум отказывался постичь увиденное, однако не мог и не признать очевидного. Сомнения терзали ее душу. Единственное, в чем она была твердо уверена, так это в том, что ни под каким видом и ни перед кем нельзя обнаруживать внезапно открывшиеся способности Виктора. Эту непреложную истину она сейчас и пыталась донести до него. Но донесла ли? Это вопрос! Он ведь так молод! По силам ли человеку двадцати четырех лет от роду вынести бремя такого дара, совладать с ним и не сорваться самому?!

      Дома она наскоро поужинала и уткнулась в книгу. На вопросы матери отвечала односложно и невпопад. Та не стала докучать ей, и удалилась на кухню поговорить о прекрасном с тетей Аней, в прошлом актрисой провинциального театра. Мать и дочь Снегиревы