Живя в аду, не забывайте улыбаться людям. Александр Станиславович Сих

был молодой, бледный парень лет тридцати, с тонкими дрожащими пальцами, не находящими себе места. Он то барабанил ими по столу, то крутил в них авторучку, которая всё время выпадала, а он нервно хватал её вновь и продолжал прежние операции. То был наркоман, закончивший университет с красным дипломом, но трагично умерший от передозировки.

      В помещении присутствовало ещё несколько личностей. Точнее, сидело поодаль от входа, где освещение было наименее доступно, три тёмных силуэта в балахонах с огромными капюшонами. Они представляли те заведения, в которые обязаны были отправиться каждый из осуждённых, и одновременно на них возлагалась ответственность по безопасности и охране, перешедшая от Харона.

      Подсудимые медленно присаживались на ожидавшую их скамью, рядом с нервным адвокатом, а журналист успел задать последний вопрос проходящему дальше проводнику:

      – Скажите, Алексей, здесь всё так, как описано у Данте в «Божественной комедии» – девять кругов ада?

      – Не говорите глупостей. Вы только что покинули один из кругов ада, но даже не поняли этого. Да и автор давно раскаялся в своём сочинении. – Только и успел тот ответить.

      Судья грозно посмотрел на Харона.

      – А вам, я вижу, заняться нечем? – спросил он не менее сурово. На что проводник лишь развёл руками. – Вон, присядьте в сторонке и сидите тихо.

      Затем, насупив брови, фальшивым басом объявил:

      – Судебное заседание по делу грешников, – судья перечислил паспортные данные доставленных, – объявляется открытым! Первым рассматривается житие грешника Волосолапова!

      Чиновник в то же мгновение испуганно завизжал:

      – Гражданин судья, почему же моё дело первым? Я, что ли, самый страшный здесь грешник? У кого больше денег, у того больше грехов! Это они, денежные тузы, – упыри человечества! Изверги рода людского! А я никого не убил, не отравил, не покалечил… физически, даже не обманывал… часто. И вообще, я в душе совсем не злой. А что с некоторыми представителями человеческого сообщества бывал строг и груб, так с ними иначе нельзя. На шею сядут, паразиты! А должность у меня, сами понимаете… И детей я очень люблю.

      Баксов презрительно ухмыльнулся.

      – Детей он любит?! – рявкнул он. – У которых очень молоденькие мамы? Или детей постарше любишь, педофил ублюдочный? В котёл его, извращенца!

      – Я не… он просто… это ложь… – сумбурно оправдывался Волосолапов, не ожидавший такого обвинения, да ещё и от коллеги по несчастью.

      Но продолжения склоки не допустил побагровевший судья. Он заорал:

      – Кто вам, вообще, давал слово! Немедленно замолчите оба! – И уже чуть спокойнее продолжил. – И впредь прошу помнить одно незыблемое правило: будете говорить только тогда, когда я разрешу вам это делать. Советую привыкать уже на этой скамье вести себя скромно и прилично.

      После этого судья вдруг успокоился и, казалось, даже подобрел, потому что заговорил мягким и доверительным тоном:

      – Хочу вас успокоить относительно