Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде. Борис Деревенский

имя.

      Нашей героине требовалось найти на этой улице дом номер сорок один. Тут ей предстояло наглядно убедиться в том, насколько запутана нумерация парижских домов, что давно уже стало предметом нареканий и сетования рассыльных, почтальонов, полицейских, газетчиков, да и всего делового мира столицы. После ноябрьского декрета 90-го года каждая секция по своему произволу присваивала номера домам, не считаясь с соседними секциями и вообще игнорируя какие-либо правила. На улице Сен-Тома-дю-Лувр первый дом после Шато-д'О носил номер 64, а следующее за ним здание имело табличку с номером 52. Далее по той же стороне улицы следовали номера 50, 47 (!?) и 46. Похоже, здесь не только не отличали чётные номера от нечётных, но и вовсе разучились считать.

      На другой стороне улицы картина была не лучшей: за номером 53 следовали номера 51, 47 и 43 (причём № 47 уже был на противоположной стороне!). В такой неразберихе найти требуемый дом составляло немалого труда. Марии несказанно повезло, что она относительно быстро натолкнулась на табличку с номером 41, висевшую на боку несколько выступающего из общего ряда здания. Это был приличный особнячок в четыре этажа с белыми колоннами на фасаде и рустованным цоколем. Под карнизом большими буквами тянулась положенная надпись: «Отечество, Свобода, Равенство». При входе в дом, с правой стороны двери красовался список жильцов, – последнее достижение революционной гласности[52], – в котором имена располагались в столбик:

      «Гражданин Босанкур; квартира № 1; всего 4 человека.

      Гражданин Пуарье, продавец вина; квартира № 2; пять человек. Гражданин Сен-Бернар, нотариус; квартира № 3; всего 7 человек. Гражданка Морель, модистка; квартира № 4; пять человек и ещё кузина, приехавшая из департамента Об.

      Гражданин Дюперре, представитель народа; квартира № 5; 4 человека.

      Гражданин Февре; квартира № 6; всего 4 человека.

      Да здравствует Республика единая и неделимая!»

      Сделанная в конце приписка являлась своего рода коллективным заверением перечисленных лиц в своей благонадёжности.

      Корде вошла в вестибюль и встретила сидящего консьержа.

      – Спасение и братство! Мне в пятую квартиру, к гражданину Дюперре. Это какой этаж?

      – Дюперре нет дома, – последовал ответ.

      – Где же он? У меня для него посылка.

      – Известно, где: в Собрании.

      – А в котором часу заканчивается заседание?

      – Когда как. Бывают и по два заседания в день, бывает, заседают до полуночи.

      Мария призадумалась.

      – Что же мне делать? Есть кто-нибудь в его квартире, кто может принять посылку?

      – Прислуги они не держат, – пояснил консьерж, – а гувернантка от них съехала. Вот разве что его дочери… Они сейчас дома. Подождите здесь, я поднимусь и доложу. Как мне о вас сказать?

      – Скажите, что я привезла посылку от друга, который сейчас далеко.

      – Хм… – молвил консьерж озадаченно. – А как

52

6 апреля 1793 г. Коммуна Парижа постановила на каждом доме вывешивать списки его жильцов.