Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде. Борис Деревенский

и тотчас же понял, что совладать с нею будет непросто. Всё же он не думал отступать: его мужская гордость ни на секунду не могла допустить столь явного поражения.

      – Дорогая Мари, – сказал он, вновь приближаясь к нашей героине, – если вы думаете, что у меня недостойные помыслы, то уверяю вас, что это не так. Я человек чести, и в доказательство тому готов немедленно отправиться к вашему отцу, гражданину Рише, чтобы испросить у него вашей руки. Что вы скажете на это?

      Торжественный тон, в котором были произнесены эти слова, должен был рассеять малейшие сомнения насчёт серьёзных намерений жениха.

      – Неужели, – молвила Мария с невольной улыбкой, – в этом благородном порыве вы даже не доедете до Парижа?

      – При чём тут Париж?! – воскликнул честный кавалер, дрожа от волнения и заглядывая ей в глаза. – Речь идёт о нашей с вами судьбе, Мари. Я предлагаю вам руку и сердце.

      И, торопясь пресечь те возражения, которые, как он ожидал, могут последовать в ответ на его предложение, поспешно добавил:

      – Я не так богат, как ваш родитель, и у меня нет обширных поместий, но, смею вас заверить, это у меня впереди. Ведь мне только двадцать два года! После отца у меня останется дом в Эврё и двадцать тысяч годовой ренты, а кроме того, наследство моего бездетного дядюшки, который проживает в Безье. Это ещё тридцать или сорок тысяч. Уже сейчас я числюсь одним из уважаемых граждан департамента Эр, состою секретарём в секции Свободы и имею все виды, чтобы продвинуться по службе.

      – Вы забыли сказать, – заметила Мария с плохо скрытой насмешкой, – что являетесь ещё видным членом Якобинского клуба.

      – Да, – подтвердил Одиль с важностью, – да, и клуба…

      Наша героиня имела все основания подтрунивать над новоиспечённым женихом. Судя по тому, что он столь подробно остановился на своём имуществе и общественном положении, ясно, что меркантильные соображения имеют для него большое значение, и что он, по всей видимости, прельщён не столько самою Марией, сколько тем жирным куском, который должен отрезать в качестве приданого её мнимый папаша, землевладелец Рише.

      Наполнив стакан родниковой водою из кадки, Мария подала его сгорающему от страсти кавалеру. Тот взял стакан и осушил его одним залпом. Мария налила ещё. Но и второй стакан не остудил его пыла.

      – Теперь, милая Мари, когда я открыл вам не только своё сердце, но и, так сказать, всего себя, и вы убедились, что я преисполнен самых благородных намерений, вы не станете долее испытывать мои чувства. Вспомните, наконец, о нашей любви и о той клятве, которую мы принесли друг другу в детстве. Помните? Мы поклялись, что, когда вырастем, то сочетаемся браком как муж и жена.

      Нет, это уже было невыносимо! Эта глупейшая сцена что-то уж слишком затянулась.

      – Мы разыгрываем с вами прекрасную комедию, гражданин Одиль, – сказала Мария, в которой в эту минуту, верно, заговорила кровь её предка, драматурга Корнеля. – Как жаль, что при таком талантливом исполнении отсутствуют зрители! Давайте пойдём, позовём наших спутников, чтобы они