Я не умею плакать. Александр Гутин

она как отпрянет от меня, прямо как фурия, и как закричит:

      – Какая такая я вам Ниночка? Я Петр Людвигович, тьфу ты, какое омерзение с мужчиной обниматься, пускай и в полной темноте!

      У меня аж горло пересохло от неприятных ощущений.

      – Как хотите, – говорю, – а я свет включу, это ж в темноте что угодно произойти может, даже такие фатальные ошибки, когда мужчина мужчину в плечо поцеловал! Ужас какой-то и безобразие!

      Рукой выключатель на стене нашарил и включил.

      Пожмурился от неожиданного света и вижу – это что же такое?

      Мы с Людвиговичем сидим в белье, причем тот даже майку не снял, а Клавдия моя вместе с его Ниной, так сказать, при полном обмундировании, даже пуговиц на кофтах не расстегнули. Я от возмущения прямо дар речи потерял.

      – Как же это так? Что-то какой-то хреновый свинг у нас получается. Что происходит, граждане? Мы так не продвинемся никуда! Это что за безответственное отношение к свингу? Ведете себя, как пещерные люди, отказываясь раздеваться и способствовать прогрессу!

      Петр Людвигович со мной целиком и полностью соглашается, поддакивает и плюется от возмущения.

      Тут Клавдия моя не выдерживает:

      – Вы, Петр Людвигович, плеваться перестаньте, между прочим, тут вам не цирк и не театр какой-нибудь. У нас, между прочим, паркет. И я за вами ваши плевки мыть не нанималась. Вон пусть твоя кикимора теперь нам полы моет.

      Тут Нина Павловна встрепенулась:

      – Ты, – говорит, – сама на себя посмотри, чучело, отъела задницу по два центнера полужопие и еще меня кикиморой называешь, сучка?

      Тут Клавдия окончательно завелась:

      – Ты на кого вафельницу открыла, каракатица? Я сейчас из тебя душу выну и ею полы у нас сама вымою с хлоркой! А ну пошла вон отсюда, пока я тебя тут не похоронила!

      Нина Павловна вроде как этого и ждала:

      – Подумаешь, – говорит, – тоже мне, интеллигенты! Мы думали, вы приличные люди, а вы быдло и рвань сельская! Пошли, Петюня, отсюда, найдем людей посимпатичнее и пообразованнее этих шаромыжников.

      Людвигович давай судорожно вещи на себя натягивать и уходить торопиться.

      – Как же так, – говорю, – граждане, это какое-то недоразумение получается, что за скандалы на ровном месте? Петр Людвигович, а как же свинг, прогресс, передовые технологии, в конце концов? Что вы, как дети, неприлично ругаетесь?

      Людвигович штаны застегивает и пыхтит:

      – Да я-то что? Это Ниночка, мы же в двадцать четвертый раз пытаемся приобщиться к европейской культуре, и каждый раз одно и то же. Никак с ней не получается. Уж не знаю, что и делать.

      Клавдия моя не унимается:

      – Валите, валите отсюда, хамы трамвайные, ни культуры, ни воспитания, взяли моду плевать на паркетное покрытие! Пошли отсюда, не задерживайте занятых людей, у нас, может, планы и неотложные дела, а вы тут толпитесь в помещении и мешаете их осуществлению!

      Нина Павловна в ответ ее хабалкой обозвала, взяла мужа под руку, и они удалились из нашей жилплощади по своему месту прописки или еще куда, уж и не знаю.

      Я,