Я не умею плакать. Александр Гутин

вы дадите мне договорить? Никакого уважения к кавалеру медали «За отвагу»! А футбол тут вот к чему. Немцы играют очень красиво. Вот при чем тут футбол, деточка.

      – И вы им тоже можете все простить?

      – Мойша Якубович, конечно, был ужасным человеком, деточка. Но его тоже расстреляли вместе с еще десятком евреев прямо у синагоги. Причем немцы. Как вы думаете, могу ли я простить им Фиру, моего маленького сына и скрипку Мойши Якубовича? Нет, конечно. Но играют они красиво. Все. Вас освежить?

      – Да.

      Лев Абрамович взял пульверизатор, нажал несколько раз на резиновую грушу и обдал меня «Шипром».

      Встав с кресла, я расплатился и, попрощавшись, направился к выходу.

      – Давид! – сказал мне вслед Лев Абрамович. Я обернулся и вопросительно посмотрел на него.

      – Моего маленького сына звали Давид.

      Лев Абрамович тяжело опустился на кресло.

      – Все, идите, сейчас новости начнутся. Про кукурузу.

      – Какую кукурузу?

      – Все, деточка, не мешайте…

      Я улыбнулся и вышел на улицу.

      Цыпа

      Забор упал-таки. Ну, говорила же Цыпа, что это произойдет, вот он и упал.

      Цыпа знает, что говорит, это вам каждый скажет. Нет в мире ничего, в чем бы Цыпа не разбиралась. Кто в прошлом году сказал, что спички подорожают? Цыпа, конечно, кто еще. Зря Броня Спивак с ней только спорила. А кто угадал, что у Зямы Шварцмана таки родится девочка, а не мальчик, сколько бы он не откладывал деньги на брит-милу? Опять Цыпа.

      Вот и с забором та же история. Еще в прошлый понедельник Цыпа говорила своему мужу Зелику, что забор упадет и что надо что-то делать. Что сделал Зелик? Правильно, ничего!

      Забор этот не такой уж и старый, чтобы просто так падать. Ему всего чуть больше года. Просто дело не в ветхости, а в том, кто его строил. А строили его эти солдаты, эти танкисты, которые зачем-то организовали свои казармы прямо рядом с домом несчастной семьи Беренбаум, чтобы те плохо спали и слушали их топот по асфальту.

      Оно им надо? Оно им не надо. А что делать? Ничего не делать. Цыпа, конечно, авторитетная женщина, но не так, чтобы спорить с Генштабом. Но хотя бы забор они могли построить нормальный, чтобы он не падал и не создавал вырванные дни из жизни Цыпы?

      – Зелик, он все!

      – Что такое, Цыпа, что случилось?

      – Я говорю тебе, что он все, а ты меня спрашиваешь еще, что случилось?!

      – Да, я спрашиваю тебя, что случилось, потому что я не знаю, кто все, Цыпа.

      – Забор все, Зелик, забор! Я говорила тебе, что он упадет, Зелик? Нет, я спрашиваю тебя, я тебе это говорила или не говорила?

      – Ну таки что, он уже все?

      – Ты не слышишь, что я тебе говорю?! Да, он уже все, Зелик! Иди что-то с этим сделай, так же невозможно жить, Зелик! Мало того, что я слышала этих военных, так я еще и должна теперь их видеть?!

      Зелик работает шофером. Это не совсем та работа, о которой мечтал для него его папа Хацкель Моисеевич Беренбаум, который был по образованию ветеринаром, но работал счетоводом на овощном складе. Но что делать,