Лучшие повести для девочек (сборник). Лидия Чарская

одним словом – один из тех осенних дней, на которые так щедр петербургский ноябрь. Мы прибавили шагу, желая поскорее узнать, в чем дело.

      Посередине аллеи неуклюже прыгала, громко, беспомощно каркая, большая черная ворона. Правая лапка и часть крыла были у нее в крови. За нею бежало несколько наших седьмушек с Ниной Джаваха и Бельской во главе.

      – Осторожнее, клюнет! – кричала Петровская, всячески удерживая княжну.

      Но Нина не обратила внимания на ее слова. Вся красная от волнения и тщетных попыток поймать птицу, она наконец изловчилась и бесстрашно схватила ворону, забившуюся у ножек садовой скамейки.

      – Поймала! – сказала она, торжествующе обводя глазами маленькое общество.

      – Какая ты храбрая, Ниночка, – заметила Надя Федорова, подобострастно глядя на смелую подругу.

      Ворона билась и каркала в руках Нины, но девочка ловко закутала ее в платок, надетый внизу под клекой, и понесла ее в класс.

      – Сохрани Бог, синявки узнают, – замирая шептала Федорова.

      – Нет! Куда им! Бельская, беги за бинтом в лазарет, скажи, что ссадила коленку, фельдшерица даст, – командовала Джаваха.

      – А вдруг велит показать коленку?

      – Ну вот еще! А то я сама пойду.

      И Ниночка, поручив ворону Бельской, бегом помчалась в лазарет.

      К счастью, ворона притихла и ничем не обнаруживала своего присутствия. Ее посадили в корзинку с крышкой, в которой мать Тани Петровской в прошлое воскресенье привезла яблок. Мигом был принесен бинт из лазарета. Дождавшись, когда дежурный в этот день Пугач вышел из класса, Нина быстро перевязала поломанное крыло вороны, предварительно обмыв его хорошенько. Потом птицу силой накормили оставшейся у кого-то в кармане от чая булкой и усадили в корзину, прикрыв сверху казенным платком.

      Следующий урок был батюшкин. Славный был наш добрый институтский батюшка! Чуть ли не святым прослыл он в наших юных понятиях за теплое, чисто отеческое отношение к девочкам.

      Рассказывает ли он о страданиях Иова или о бегстве иудеев из Египта, глаза его ласково и любовно останавливаются на каждой из нас по очереди, а рука его гладит склоненную перед ним ту или другую головку…

      Батюшка никогда не сидел на кафедре. Перед его уроком к первой скамейке среднего ряда придвигался маленький столик, куда клались учебники, журнал и ставилась чернильница с пером для отметок. Но батюшка и за столом никогда не сидел, а ходил по всему классу, останавливаясь в промежутках между скамейками. Особенно любил он Нину и называл ее «чужестраночкой».

      – Я, батюшка, русская, – немного обидчиво говорила она.

      – Ну что ж, что русская, а из какой дали к нам прилетела!

      И широкий рукав нарядной шелковой рясы совсем прикрывал бледное личико и глянцевитые косы.

      Батюшку мы все буквально боготворили. Мы поверяли ему наши детские невзгоды, чистосердечно каялись в содеянных шалостях, просили совета или заступничества и никогда ни в чем не терпели от него отказа.