Желтые тюльпаны. Натали Митчелл

всегда улыбается.

      «Еще одна стопроцентная американка», – подумала я, но сдержала усмешку.

      – Видно, что ты ее очень любишь, – заметила я самым елейным голоском.

      – Ее нельзя не любить, – отозвался Том, но тут же оговорился: – Хотя есть люди, которым она не нравится. Их раздражает даже то, что она такая веселая. Как будто кому-то стало бы лучше, если б она на всех злилась!

      Теперь пришло время мне напрячься: «Это он на меня намекает? Но я злюсь на одну только Джун! И он ведь понимает – почему».

      Подхватив сковороду, он провозгласил:

      – Готово! Тарелки дашь?

      Я похвалила:

      – Пахнет вкусно, просто слюнки текут. Спорю, это сестра тебя научила готовить.

      – Так и есть.

      – Она старше тебя?

      – На три года.

      – Играли вместе?

      – А то!

      – Дом на дереве и все такое?

      Том опять ошарашено замигал:

      – Откуда ты знаешь?

      – Классика, – пробормотала я. – У меня такого дома никогда не было.

      Поставив сковороду, он заглянул мне в глаза с сочувствием, насмешившим меня:

      – И брата не было?

      – И нет. Но я как-то никогда не страдала по этому поводу. Не все братья так дружны со своими сестрами, Том. Это просто к сведению.

      Я поставила тарелки, разложила приборы, хотя, когда я обедаю в одиночестве, то обхожусь одной вилкой. Сомневаюсь, что Том был приучен к другому, но мне вдруг захотелось показать себя хозяйкой. Почему? Не знаю. Я вообще не знаю, почему все так вышло в тот день. Где была моя хваленая голова?

      Глава 3

      Когда мы съели тот омлет, который я не уставала расхваливать, при чем совершенно искренне, что-то словно скользнуло по кухне, какая-то холодная тень, в присутствии которой мы оба испытали неловкость. Хотя минуту назад мы вовсю болтали, как старые друзья, я описывала ему соседей, слегка шаржируя образы, но не слишком, чтобы Том узнал их при встрече.

      Он хохотал, слушая меня, и несколько раз повторил, что я «вся в отца», хотя не припомню, чтобы Джеффри Халс особенно увлекался сатирой. Отец был человеком веселым и остроумным (особенно мы с ним любили потешаться над Джун, какая уж там любовь!), но в творчестве он чаще всего оставался серьезен. Я считала это небольшим недостатком, но он доказывал, что и без него все смеются надо всем, весь постмодернизм только на этом и держится, так что кто-то должен попытаться рассмотреть этот мир всерьез и со всем вниманием. И как раз это у него, на мой взгляд, неплохо получалось.

      – Чем ты собираешься заняться? – спросила я, чтобы чем-то заполнить паузу.

      Том качнул головой:

      – Пока и сам не знаю. А ты не могла бы… Нет, наверное, это слишком.

      Мои мысли оказались чересчур смелыми, потому что, как оказалось, Тому хотелось заглянуть в кабинет моего отца. Я улыбнулась:

      – А что ты надеешься там увидеть? Скомканные исписанные листы, обгрызенные ручки? Ничего этого нет, Том. У него был ноутбук, на нем он и работал.