О вере, неверии и сомнении. Митрополит Вениамин (Федченков)

прилепиться, – не любили мы еще Слова Божия… А лишь любовью дается знание (1 Кор. 8, 3). И мы очень редко, лишь в ответах, называли Писание «Словом Божиим», а большей частью говорили о Библии или о Священном Писании, или короче – о Писании. И хотя нас учили, что перед чтением «Слова Божия» нужно помолиться, перекреститься и даже поцеловать его, но никогда мы этого не делали (и не помню, чтобы делали и сами учители). Если бы они это сделали, что, собственно, было бы и верно, и прекрасно, и поучительно для нас, – то мы бы потихоньку над таким чудаком смеялись бы. А вот когда стояли в храме. И на всенощной, в чинном порядке, подходили и «прикладывались» к Евангелию, – то это было совершенно естественно и почтенно, и благоговейно… И слушали в церкви Евангелие с истинной верой и святым благоговением… Но на уроках было совершенно иное: учеба, что ли, но только мы не оказывали никогда почтения к Библии. Ни к ее внутреннему содержанию, ни даже по внешности. Нам в 1-м же классе семинарии раздавалось от Синода в дар по экземпляру Славянской Библии – на весь курс учения. Мы брали ее и равнодушно, с другими учебниками, клали в парты. Были, говорят, иные примеры, будто при окончании семинарии ученики со злорадством рвали Библии и разметывали по классу. Я не помню такого повального безобразия. Разве один-два из озорников, да и то в первых классах, рвали святую книгу, но другие этого не делали, а просто не интересовались. И так-то к 6-му классу у многих из нас Библии куда-то пропадали… Не знаем куда. А в последних 2 классах мы пользовались уже русско-славянским Новым Заветом.

      Но если Библия была таким же учебником, как и другие (история, алгебра, геометрия, психология и проч.), то и отношение к ней было совершенно подобным: холодным. Раз учебник, то уже неинтересно! Вот если было бы что «запрещенное», недозволенное – тогда иное дело. И внутренно Библия нас никогда не захватывала. Не то, что мы не верили в содержание ее: все принимали, но ко всему относились равнодушно: создание ли мира из ничего; переход через Чермное море, чудо Ионы во чреве кита[25], и проч. – всему веровали; а наука школьная еще и «доказывала» возможность чудес, стараясь свести на самую малость тайну чуда, но зато – объяснить по возможности более естественно, «реально». Ну, кит-де, может быть, и не собственно кит с его малым горлышком, не способным будто проглотить человека. Я читал несколько случаев о действительном проглатывании. И даже недавно: в Красном море моряк был проглочен китом и остался еще живым, когда животное поймали. Это я сам читал в газетах. а китообразная акула, или вообще большая рыба, в просторечье называемая китом, и т. д. Или вода не просто расступилась на две стены: по правую и левую сторону евреев (Исх. 14, 22), как это очевидно сказано в Писании, – а вот ветер согнал ее с залива в море (о ветре тоже упоминается, ст. 21). Конечно, учители не отрицали слов Писания, но им все же хотелось «доказать» как-нибудь «естественно», а не сверхъестественно. И мы, семинаристы, именно этого умственного доказательства, хотели. А простой веры мы (вероятно, и учители) боялись – как дела если

25

Переход евреев через Чермное (Красное) море описан в библейской книге Исход, а пребывание пророка Ионы во чреве кита – в книге пророка Ионы.