Смерть правды. Митико Какутани

и во многих других вопросах, Оруэлл и тут оказался пророком, за много десятилетий предугадав такого рода опасность. В эссе 1943 года он писал: «Особая мета нашей эпохи – отказ от самой идеи, что возможна история, которая правдива. В прошлом врали с намерением или подсознательно, пропускали события через призму своих пристрастий или стремились установить истину, хорошо понимая, что при этом не обойтись без многочисленных ошибок, но, во всяком случае, верили, что есть «факты», которые более или менее возможно отыскать»{100}. И далее Оруэлл пишет: «Тоталитаризм уничтожает эту возможность согласия, основывающегося на том, что все люди принадлежат к одному и тому же биологическому виду. Нацистская доктрина особенно упорно отрицает существование этого вида единства. Скажем, нет просто науки. Есть «немецкая наука», «еврейская наука» и т. д. Когда истина до такой степени фрагментируется, вождь или правящая клика могут диктовать народу, во что верить: «Если Вождь заявляет, что такого-то события «никогда не было», значит, его не было».

      Все, кто желает придать респектабельность давно дискредитированным теориям или же, как это делают отрицатели Холокоста, стереть из истории целые главы, охотно прибегают к основному доводу постмодернизма: любая истина истинна лишь отчасти. Деконструкция истории, по наблюдениям, высказанным Деборой Липштадт в книге «Отрицание Холокоста», обладает «потенциалом радикально менять способы передачи установленной истины от поколения к поколению»{101}. Складывается интеллектуальный климат, в котором «ни один факт, ни одно событие, ни один аспект истории не может иметь фиксированного смысла и содержания. Любая истина может быть перетолкована, любой факт – отброшен. Нет безусловной исторической реальности».

      Постмодернизм не только отказался от любых метанарративов, но и разоблачил нестабильность самого языка. Один из отцов-основателей постмодернизма, Жак Деррида, который обрел статус великого учителя в американских университетах 1970–1980-х годов главным образом благодаря таким ученикам, как Пол де Ман и Хиллис Миллер, использовал термин «деконструкция» для описания определенного рода текстуального анализа, каковой, он настаивал, следовало применить не только к литературе, но и к истории, архитектуре, социологии и т. д.

      Деконструктивизм считает любые тексты нестабильными и вместе с тем сложными, то есть не поддающимися редукции, причем читатели и наблюдатели постоянно вносят в них новые смыслы. Сосредоточив внимание на возможных противоречиях и двусмыслицах текста (и формулируя свои доводы умышленно запутанной претенциозной прозой), деконструктивизм проповедовал крайний релятивизм, выводы из которого оказываются нигилистическими: чему угодно может быть приписано какое угодно значение, намерение автора не принимается во внимание, им можно пренебречь; не существует очевидного или опирающегося на здравый смысл прочтения, поскольку значения любого текста неисчерпаемы. Словом, истины не существует.

      Как

100

George Orwell, “Looking Back on the Spanish War,” A Collection of Essays (New York: Houghton Mifflin Harcourt, 1981), 199. Оруэлл Дж. Вспоминая войну в Испании. Пер. А. М. Зверева.

101

Deborah E. Lipstadt, Denying the Holocaust: The Growing Assault on Truth and Memory (New York: Free Press, 1993), loc. 19, Kindle; Michiko Kakutani, “When History Is a Casualty,” New York Times, Apr. 30, 1993.