Смерть правды. Митико Какутани

широком смысле постмодернистский дискурс отрицает объективную реальность, существующую независимо от человеческого восприятия, и утверждает, что знание проходит через искажающие фильтры класса, расы, гендера и иных переменных. Отвергая возможность объективной реальности и подставляя вместо истины понятие точки зрения и перспективы, постмодернизм сакрализует принцип субъективности. Язык также считается ненадежным и неустойчивым (между сказанным и подразумеваемым непреодолимый разрыв), и даже отвергается сама мысль, что люди могут действовать как полностью рациональные и автономные существа, ибо каждый из нас, сознает он это или нет, сформирован конкретной эпохой и культурой.

      Долой надежды на консенсус. Долой представление об истории как о линейном нарративе. Долой большие универсальные или же трансцендентные метанарративы. Просвещение, к примеру, сбрасывается многими левыми постмодернистами со счетов как евроцентричное или же доминантное прочтение истории, увековечивающее колонизаторские или капиталистические представления о разуме и прогрессе. Отбрасывается и христианский нарратив искупления, и марксистский путь к коммунистической утопии. Для некоторых постмодернистов, по наблюдениям писателя Кристофера Батлера, уже и аргументы ученых – «всего лишь квазинарративы, состязающиеся со всеми другими за внимание публики. Они не могут претендовать на идеальное или надежное совпадение с реальностью. Просто еще одна форма вымысла»{86}.

      Миграция постмодернистских концепций из академического мира в политический мейнстрим – еще одно свидетельство того, как сильно и неожиданно мутировали культурные войны (так именовались громогласные споры 1980–1990-х годов о расовых, религиозных и гендерных вопросах и наполнении школьной программы). Теракт 11 сентября и финансовый кризис 2008 года, как считали, вывели эти споры из поля внимания, и во второй президентский срок Барака Обамы появилась надежда, что культурные войны или хотя бы их наиболее вредоносная форма пойдут на спад. Законодательство по здравоохранению, Парижское соглашение по климату, стабилизация экономики после краха 2008 года, однополые браки, попытки исправить изъяны уголовного суда – хотя требовалось еще множество существенных реформ, значительная часть американцев уверовала, что страна хотя бы ступила на прогрессивный путь.

      В книге «Война за душу народа» (2015) историк Эндрю Хартман пишет, что традиционалисты, «сопротивлявшиеся назревшим в шестидесятые переменам в культуре» и «идентифицировавшие себя с нормативным американизмом 1950-х», видимо, проиграли культурные войны 1980–1990-х годов. К началу XXI века, писал Хартман, «растущее большинство американцев приняло, и даже с радостью, то, что в этот момент казалось новым образом нации. В свете этого нового понимания культурные войны конца ХХ века рассматривались как период адаптации: в борьбе и страданиях рождалась новая культура. Эти войны вынудили американцев, даже консервативных, признать происходящие

86

Christopher Butler, Postmodernism (New York: Oxford University Press, 2002), 15.