Вестник. Повесть о Данииле Андрееве. Виктор Николаевич Кустов

уже исполнилось пятнадцать лет. И у него есть свои тайны и откровения. Как отметила проницательная Вава: «Ты, Данечка, один у нас в эмпиреях живёшь…»

      И он действительно не замечает как вымоталась Елизавета Михайловна, мама Лиля, которая жалуется на сердечные боли, как мечется Шурочка, которая всё собирается куда-то уехать от всех. Даже не замечает то, что дом словно взбунтовался, то прорвало водопровод, то обвалился потолок, то испортилась плита, то вдруг оказалось, что закончились дрова…

      Он знает что в этом доме его все любят. Это особенно проявляется, когда он болеет.

      Но его больше волнует другое. Кроме Ариадны. Но об этом мало кто знает.

      …Однажды августовским вечером он бесцельно бродил по улицам, мечтая и загадывая свою будущую жизнь. Остановился в одном из скверов возле храма Христа Спасителя, очарованный видом, открывшимся перед ним: река, Кремль и Замоскворечье с его десятками колоколен и разноцветных куполов. Звонили к вечерне… и вдруг ему стало очевидно, что сейчас над ним и над всем окружающим миром есть другой, бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывавший всю историческую действительность России в странном и пока непонятном ему единстве с чем-то неизмеримо большим над ней… И понимание того, что задуманный им, но так и не описанный мир Юноны, и грёзы о Галочке, и все его планы – это всё приходит оттуда…

      Вся обыденность вокруг него, всё уже познанное вступило в противоречие с этим, вдруг открывшимся прозрением. Оно было сильнее. Оно всё более охватывало его, наделяя не только новым знанием, но и неведомой прежде силой… Он уже определился, чем бы хотел заниматься. Не обладая музыкальным слухом, как дядя Филипп, который радовал гостей замечательной игрой на рояле, он удивлял всех окружающих своими чувством слова. Они поражались его рассказам об оттенках и многослойности слов и фраз, а он удивлялся тому, что они не слышат, не понимают очевидной магии слова…

      Но и в суетной жизни тоже были события радующие. В середине февраля в год пятилетия революции состоялось венчание-свадьба Шурочки и Коваленского. Шурочка вся светилась от счастья и явно была в восторге от теперь уже мужа, который был и умён, и молод, на пять лет моложе невесты, и изящен. Он был троюродным братом Александра Блока, которого Даниил считал величайшим поэтом. И несмотря на молодость, в суждениях мог бы дать фору профессорам. Он начинал учиться на медицинском факультете в университете, но скоро увлёкся физикой и аэродинамикой и занимался у Жуковского.

      На праздничном ужине были родные и близкие, в том числе Варя Мирович, сестра Коваленского Мария и её муж, Сергей Соловьёв, внук историка Соловьёва и двоюродный брат молодого мужа, профессор-филолог Грушка и отец Виктора профессор-математик Коваленский. Разговор за столом зашёл о Флоренском. Затеяла его Мирович, которая находилась под впечатлением его трудов и вдруг оказалось, что почти все присутствующие знали Флоренского. Филипп Александрович видел его у Бердяева, остальные в иных местах, но все отдавали должное его уму