Ты создана для этого. Мишель Сакс

выкачивали жир из живота.

      В детстве я обожала наблюдать, как она готовилась к выходу в свет. Отца часто приглашали на разные рауты, благотворительные обеды, балы и презентации чего-нибудь общественного, например, очередного крыла больницы. Все было продумано до мелочей. Она долго и тщательно накладывала макияж, терзала свои волосы, укладывая их в высокую прическу. Потом втискивалась в платье на два размера меньше, которое бы подошло женщине младше ее лет на двадцать.

      – Ты такая красивая, – обычно говорила я ей.

      – Нет, я недостаточно хороша, – всегда отвечала она. Но иногда добавляла: – Это было раньше, до того, как ты родилась.

      Было много всего, в чем мать меня упрекала. Я должна была чувствовать свою вину за то, что у нее испортилась фигура, истончились волосы, обвисла кожа, за то, что отец перестал обращать на нее внимание.

      Он ни разу не попытался уговорить ее отказаться от пластических операций. Наверно, он ей мстил таким образом.

      Сэм любит меня такой, какая я есть, он, по крайней мере, так говорит. Это значит, что я обязана быть стройной, ухоженной, делать депиляцию, очищать кожу скрабами и лосьонами, чтобы она была гладкой и блестящей, как у спелого плода.

      Однажды, в самом начале наших отношений, он даже меня побрил. Заставил встать в ванне, сам сел подо мной и стал медленно выбривать волосы между моими ногами. «Я хочу, чтобы ты выглядела вот так», – сказал он.

      Я с восторгом посмотрела вниз, на свое обновленное тело. Меня любят, подумала я тогда, именно так чувствуют себя те, кого любят.

      В течение шести лет нашей семейной идиллии я встаю рано утром, пока Сэм еще спит и видит сны. Я чищу зубы, освежаю лицо и расчесываю волосы. Выщипываю брови, слегка подкрашиваю ресницы, выдергиваю волоски, растущие над верхней губой, срезаю кутикулы и ороговевшую кожу с пяток, которые потом смягчаю кремом. Крашу ногти лаками разных цветов, в зависимости от сезона. Сбриваю все волосы со своего тела, увлажняю и смягчаю кожу. Опрыскиваю себя духами, мажу подмышки дезодорантом, пользуюсь салфетками для интимной гигиены, чтобы источать запах цветов, а не женщины. Все это я делаю для того, чтобы, проснувшись, Сэм увидел меня свежей и ухоженной и чтобы я была в полной боевой готовности, если он меня захочет. «Я – твоя, – говорю я, – вся твоя».

      Но это ложь. Маленькую частичку себя я приберегаю для самой себя.

      Где-то около полудня я почувствовала, что проголодалась. Я покинула кафе и пошла по мощеным тихим улочкам, освещаемым ярким солнцем. Какой приятный очаровательный город, подумала я. Нью-Йорк совсем не такой и никогда не сможет быть таким. Здесь совсем другая атмосфера, другие люди, которым чужды разврат и жестокость. Они не знают, что такое нищета и тоска. Они открыты и доброжелательны.

      На улице Гётгатан я нашла кафе, в витрине которого аккуратным рядочком были выставлены румяные пироги. Зашла вовнутрь, сделала заказ и села за маленький столик в углу. Официантка принесла пирог и салфетку, разложила