Сказание о Старом Урале. Павел Северный

хорош! До чего себя этой молчанкой довел! И долго мне еще упрашивать тебя придется?

      – Напой скорей.

      – Ишь чего захотел? Или солененького покушал?

      – Со вчерашнего дня не пивши.

      – Сам себя и вини. Мокей, ступай на волю! В избу никого не пускать… Так, стало быть, попить охота? А вот не дам. Объявись сперва, кто таков. Брось упрямиться! Скажешь – велю распутать и сам меду поднесу. Поешь тогда, чего душа пожелает.

      – Воды дай.

      – Не дам питья, покуда упрямства не пересилишь. Не любите вы, бояре, нас, купцов, что повыше вас перед государем поднялись. Назови свое имя, а то человек мой снова пытать тебя станет. Молчишь? Ну-ка, Леша, плеточкой его!

      – Тебе, Григорий Строганов, не откроюсь, как сказал! Забивай скорей, и делу конец.

      – Зачем смерти себе просишь? За мертвого никто полушки не даст. Ты мне живой надобен. Куда зарыл свое золото?

      Костромин перебил Григория:

      – Дозволь, хозяин, совет подать?

      – Говори.

      – Плетью его не проймешь. Дозволь твоему верному слуге сему боярину оплеух надавать. С такого унижения небось заговорит, если впрямь боярского звания.

      – Тебе видней. Сам честного роду, стало быть, начинай.

      – Не смей ко мне притронуться, злодей! – глухим шепотом сказал пленник.

      Григорий взял плеть из рук Костромина.

      – Сказал, начинай! Кулаком его по ланитам!

      – Не тронь, добром прошу!

      – Откройся! Пальцем никто не тронет! Все молчишь? Бей по лицу, Алексей!

      Костромин ударил с размаху. Пленник пошатнулся, но выстоял. Он в упор глядел на Григория, и тот не выдержал, отвел глаза.

      – Поддай еще, Алексей!

      Но едва Костромин снова замахнулся, как дверь избы распахнулась. На пороге стоял Семен Строганов.

      – Не сметь!

      Вошедший взглядом приказал оторопевшему Мокею войти в избу и запереть дверь изнутри. В сумраке избы он медленно обвел всех пристальным, недобрым взглядом.

      – Ладный у тебя помощник, братец! Человеку со связанными руками седину старческую кровью марать? Землю строгановскую поганить?

      Григорий растерянно поглядывал на брата.

      – Не гневайся, Сеня, на моего слугу. Я сам так велел. Плеть его не берет. Не могу, братец, от сего царского ворога признание добыть.

      – Чем перед тобой сей человек провинился?

      – В бегах он. Царю ворог.

      – Спрашиваю, перед тобой чем провинился?

      – Не волен спрашивать, братец. Я здесь хозяин. Мое дело допрос чинить. Царь на то волю дал.

      – Боярин сей когда подвластным тебе стал?

      – Когда на моей земле объявился и пойман был.

      – Пойман, так на суд в Москву и отправь.

      – За беглых ворогов царских заступаешься, братец?

      – Пошто же вон того молодчика не хлещешь, Григорий? Он тоже, как слышно, от царской службы сбежал!

      – Потому не хлещу, что сразу повинился. Согласие свое дал нам слугою быть.

      Не слушая ответ, Семен подошел к старику.