Ратоборцы. Алексей Югов

губу.

      Далеко вдался Мирослав! Обозрел Запад, обозрел и Восток. Вспомянул вероломство обоих королей венгерских – и Андрея, и Андреевича Бэлы, шаткость Лешка Белого, краковского («Не тем будь помянут покойник!»), хлипкость другого Казимирича – Конрада Мазовецкого, да и вражду, из-за убыточного союза с Конрадом, со стороны Болеслава Лешковича; вспомнил лесть и коварство Миндовга: «Жди, жди помощь – пришлем», – гневно передразнил Мирослав, – а дотянулись едва-едва, когда уж и побоище остыло!»

      Глянул старый воевода и на единоверный Восток: во прахе лежит пресветлая и превеликая Византия! – ограбили, испепелили, обесчестили Царьград латынские крестоносцы – немецкое похабное воинство!

      И престол патриарший из-за крыжевников латынских ушел в Никею!

      Далее вспомянул он своих. Да! Уж такого-то витязя и водителя полков и за правду неустанного ратоборца, каким был покойный тесть Данила Романовича, Мстислав Мстиславович, – царство ему небесное! – долго, долго Русской земле не заиметь! Тот бы уж поспешил к Данилу Романовичу, не умедлил!

      И, радостно улыбаясь в седую обширную бороду этим воспоминаньям своим, припомнил старый дядько воевода, как ревмя ревели, отсиживаясь на колокольне галичской от Мстислава, юный королевич венгерский Колвман с женою своей, двенадцатилетней отроковицей Соломеей Лешковичной, – Коломан, всаженный было отцом своим в короли «Галиции и Лодомирии».

      И многое другое припомнил!

      – А теперь – кто же на подмогу к тебе, княже? – заключил Мирослав. – С Михайлой Всеволодичем Черниговским, с тем у тебя мир, – ино ладно. А зятек Бэлы-короля, Ростислав Михалыч, да и другой Ольгович, Изяслав, – те все свое! – видно же, и у родины бывают уродины!.. А прочие князья наши – их, погляжу, и сам Батуха[14] не вразумил!..

      Даже и того не поймут, что Ярослав Всеволодич Суздальский – то всем им общий, единый щит: копают под ним в Орде!.. Я сие к тому говорю, князь, – как бы спохватываясь во многоречье своем и смущенно поглядев на воспитанника своего, завершил слово свое Мирослав, – неоткуда нам помощь ждать… Верно, Ярослава Всеволодича старшой сынок, Олександр Ярославич, хотя и молод, а по взлету судя – орел! А, однако, одни-то они с отцом своим что возмогут против силы татарской? Когда бы все князья русские – за одино сердце!.. Про то все и хотел сказать… Не обессудь, княже!

      И старый Мирослав, отдуваясь, вдвинулся в кресло.

      Даниил с затаенною улыбкою увидел, как сдержанный вздох облегчения вырвался у прочих его сподвижников. Но разве мог прервать он Мирослава – этого человека, что сорок лет тому назад спас их обоих с Васильком, осиротевших во младенчестве, Мирослава, который был до гроба преданным слугою и ратоборцем покойного отца, да и овдовевшей матери их, княгини Анны, Мирослава, который уберег их во младенчестве и отрочестве от сатанинских козней и венгров, и Ольговичей, и от злого мятежника Земли, боярина Владислава, и от Судислава, и от прочих крамольных бояр галичских, искавших истребить племя Романа Великого, да и поныне злоумышлявших на жизнь своего князя!

      От

14

Древнерусское насмешливое прозвище Батыя.