Обратный билет. Рассказы и повесть. Илья Григорьевич Коган

пастись. На кладбище. И я с ними.

      Казацкое кладбище было рядом с домом – только дорогу перейти. Манька первой заглядывала в ворота – не видно ли строгого директора. И потом быстро-быстро загоняла нас в дальний угол, подальше от ворот.

      Мне было хорошо. Я сидел на могильной плите, мурлыкал что-то и щурил глаза на солнце. Желтый круг разбивался на цветные иголки, и я мог заставить их крутиться в разные стороны…

      В кустах шуршала корова. Слышно было, как она трясет прутья, вытягивая сквозь них пучки травы. Траву между могилами она давно объела… «Надо бы перейти на другую сторону…» – лениво думал я. И в пол уха слушал Маньку, которая, водя пальцем по строчкам, читала вслух какую-то историю про путников, заплутавших в степном буране и про нечаянно явившегося проводника. И еще что-то про заячий тулупчик.

      Осень была солнечной. И от тепла и манькиного бормотанья меня давно тянуло в сон. Но тут вдруг корова вышла из-за могил. Не переставая жевать, она навострила уши в сторону улицы.

      – Хоронют! – сказала няня Маня. Теперь и я услышал в дальнем конце Партизанской глухие удары барабана. Хоронили здесь редко, кладбище еще до войны собирались закрыть. Я старался не пропускать похорон. Бежал за катафалком, спешил успеть, чтобы увидеть, как гроб опускали на принесенные из конторы табуретки, открывали крышку и зажигали свечку в желтых руках покойника. Я его совсем не боялся. Приходил поп и принимался махать коптящим горшочком на цепи. И дым от поповского горшочка клубился вокруг острого носа, торчащего из цветов. – Вот бы чихнул! – думал я. – И все бы заорали: будьте здоровы!.. А потом начиналось самое главное. Кто-то из родственников раскутывал миску, в которой лежал теплый еще рис с изюмом. Провожающие и нищие выстраивались в очередь, и каждый получал в подставленные ладони горстку вкусного варева. И мне доставалась хорошая пригоршня.

      Вот потому-то я и стал приставать к Маньке: пойдем да пойдем! – Рисом же кормят! – уговаривал я ее. – Куды с коровой! – не соглашалась Манька. – Да мы потихоньку, а Маню спрячем… А зато рис, знаешь какой вкусный! С изюмом!

      К тому времени я уже всегда хотел есть. Хлеб был по карточкам, а все вещи, которые привезли с собой, мама давно выменяла на еду.

      – Во причепился на мою голову! – ругалась Манька. Но я не отставал. Я знал: если долго ныть, Манька устанет и махнет рукой. Так и вышло.

      – Ты ж хуже горькой редьки! – рассердилась она. И стала завязывать на Маниной шее веревку. А я думал: да пусть сердится, лишь бы не опоздать.

      Мы успели. Миска была еще наполовину полна. Я пристроился к очереди. Нищие уже знали меня и только тихонько ворчали. А вот Маньку с коровой они пускать не хотели. – Ишь! – шумели они. – На русские похороны с яврейской скотиной! Мало нам мальчонки-яврейченки! – Обломы сиволапые! – огрызалась няня. – Малые дети явреями не бывают!.. Я это запомнил – в школе ох как пригодилось!..

      Пришлось-таки